Снизу раздались шаги. Кто-то кашлянул. Шхера обернулся. По ступенькам поднимался новичок, Вова Аршинов.

— Ты здесь откуда? — Шхера перестал улыбаться.

— Долго объяснять, — отмахнулся Аршинов.

— Берестова где?

— Её этот… — Аршинов мотнул головой. — Ольгин ваш домой повёз.

— Этот… А ты?

— Решил проведать Дмитрия Ситникова, редактора "Осколков". А вы какими судьбами?

— Вот не поверишь: тоже решили его навестить! — съязвил Шхера.

Торчать на лестнице, привлекая внимание соседей, не следовало и они поднялись на площадку третьего этажа. Боец позвонил в двери. Никто не откликнулся.

— Спят уже? — предположил Аршинов.

— Ты бы на их месте спал? — усмехнувшись, отозвался Шхера и позвонил снова. Потом, по заведённой привычке, нажал дверную ручку…

Дверь подалась.

— Опа! — тихо прокомментировал Шхера и жестом остановил Аршинова.

Вытащив оружие, они прижались к стенам по обе стороны проёма. Первыми в квартиру просочились бойцы с автоматами. Секунд через десять один из них распахнул двери настежь.

— Майор! — обратился он к Шхере и кивнул головой, приглашая заходить.

Аршинов потопал вслед за Шхерой. Никто не собирался его удерживать.

— Гарью пахнет, — заметил он.

— В кухне какая-то жратва сгорела, — пояснил боец. — Они в комнате…

Свет в гостиной не горел. На столе светился раскрытый ноут. Шхера щёлкнул выключателем, но проходить вглубь не спешил.

— Это дело для экспертов, — рассудил он и приказал своим: — Вызывайте! — После чего посмотрел на Вову Аршинова. — Так откуда, говоришь, ты тут взялся?

— Заглянул в инет, нашёл газету. Там статья, — коротко пояснил тот. — Я решил: раз Тяпина нет дома, он может быть у редактора. Узнал адрес и поехал проверить.

— Шефу, конечно, не сообщил свою идею? — Шхера оскалился, хотя гримаса его мало походила на улыбку. Он осматривал с расстояния комнату и тела на стульях.

— Подумал: сперва проверю, потом сообщу. — Собственная инициатива нисколько не смущала Аршинова. — Как считаешь, кто успел до них добраться?

— Именно этот вопрос нам и остаётся выяснить, — ответил ему силовик.

* * *

(Неделю спустя)

Персональная палата полковника Мегавого походила на лабораторное помещение, а не на комнату, в которой временно поселился человек. Все горизонтальные поверхности надраены до блеска, из мебели — только тяжёлая металлическая тумба, выкрашенная белой эмалью и такая же блестящая. В дверце — замочная скважина. Сокольский смотрел на неё, невольно сравнивая отверстие с дулом пистолета.

— Фотографии, которые вы передали… — говорил Мегавой. — Мне показалось, что одного из этих людей я знаю. То есть, видел. Он приходил зачем-то и наблюдал за мной. Молодой, энергичный, отстранённый.

— Этот? — Сокольский достал один из снимков и показал Александру Павловичу.

— Да. Точно не поручусь, но он очень похож. Кто он?

Человек с фотографии носил распространённую фамилию: Лебедев. Подающий надежды нейрохирург, который повёл себя слишком самоуверенно во время операции и сделал пациента инвалидом. Так считали коллеги Лебедева, но доказать его ошибку не удалось. Он ушёл из престижной клиники и устроился работать не по профилю, в психушке на Пряжке. Рассказывать об этом Мегавому Сокольский не счёл нужным.

— Один из людей, которых нам предстоит найти, — уклончиво ответил он. — Вам приходилось бывать в подвале дома Елены Макаровны Астафеевой? Она ваша родственница. Я так понял, что в молодости вы много раз гостили в Лужково.

— Я слышал о тоннеле, но считал, что он затоплен водой, — признался ему Мегавой.

— Так оно и есть. — Сокольский перестал смотреть на замочную скважину и прошёлся по палате, до узкого окна, забранного прочной решёткой. — Но до подвала вода не доходит, иначе дом был бы в худшем состоянии. Помещение полностью забетонировано, словно кто-то собирался сделать там бункер на случай ядерной войны. Кстати, под корнями дерева у пруда, на которое вы указали, была расщелина. Там мы нашли пистолет, из которого застрелен полковник Астафеев.

Мегавой выжидающе смотрел на него, но Сокольский не торопился продолжать. Он стоял, не поворачиваясь, смотрел в окно на внутренний дворик больницы. Листья с деревьев облетели, осень витала в прозрачном воздухе, готовая в любой момент уступить место зиме. День стал совсем коротким и Сокольскому показалось, что это знак для них: времени осталось мало. До чего? На этот вопрос он пока не мог ответить.

— На пистолете должны быть мои отпечатки, — заговорил Мегавой, не выдержав ожидания. — Я не стирал их. Я рассчитывал, что вы найдёте оружие убийства и арестуете меня. Но про бункер, то есть, подвал, я ничего не знал.

— В жизни редко получается, как рассчитываешь, — заметил Сокольский, поворачиваясь к нему и присаживаясь на край холодного подоконника.

— Что это значит? — резко спросил Александр Павлович, нахмурившись. Ему не нравилась манера этого фээсбэшника тянуть время, вместо того, чтобы ясно и чётко высказать, чего он хочет.

— Это значит, что у меня есть для вас предложение, — ответил Сокольский. — Но я почти уверен, что вы его отвергнете. Я хочу, чтобы вы ещё немного послужили своей стране. Понимаю, вы устали и считаете, что суд и наказание — единственная правильная дорога после того, что вы сделали.

— А вы так не считаете, — утвердительно сказал полковник, непроизвольно сжав рукой край больничного одеяла. Он сидел на высокой койке, свесив ноги в больничных тапочках. — Какие у меня перспективы? Я — убийца. Или вы предложите мне сменить имя, внешность, дадите новые документы?

— Поговорим в другой раз, — решил Сокольский и направился к двери.

— Стойте! — Мегавой дёрнулся вслед за ним. — Что значит: "в другой раз"?

— Поговорим, когда вы перестанете сопротивляться, — объяснил Сокольский, остановившись. Он успел взяться за дверную ручку и теперь стоял вполоборота, глядя на Мегавого своими строгими глазами.

Полковник опустился обратно на койку.

— Я не буду сопротивляться, — пообещал он.

— Хорошо! — Сокольский вернулся и сел на стул рядом с кроватью.

— Удивительный вы человек, — усмехнувшись, признался Мегавой. — Иногда кажется, что вы держите под рукой ушат холодной воды, который обрушиваете на собеседника, едва он сделает неверное движение.

— Вам до сих пор не предъявлено обвинение, — игнорируя его слова, продолжил Сокольский. — Пистолет и отпечатки — реальная улика, которая указывает на вас, как на убийцу.

— А всё остальное? — спросил Мегавой.

— Вы про устройство, при помощи которого меняли время фиксации своего пропуска на проходной? — Сокольский криво усмехнулся. — Считайте, что его нет. Записи камер слежения в коридоре вашего ведомства мы изъяли. Что остаётся?

— А если я напишу чистосердечное? — Александр Павлович позволил себе покапризничать.

— Что вы напишете? Что смогли за две минуты изменить записи камер, потом застрелить средь бела дня своего друга и сослуживца Астафеева, уйти с места преступления незамеченным и дистанционно поменять время своего выхода из здания? И супер-современная система, установленная по указанию вашего начальства, оказалась глупее бабушки-вахтёрши? — Сокольский снова усмехнулся. — По официальной версии, вы ушли раньше убийства, вернулись к себе домой, употребили в короткий срок пару бутылок крепкого напитка и были найдены одним из ваших соседей в состоянии полной невменяемости. — Сокольский жестом остановил Мегавого, открывшего было