Все эти нотации, по сути, проходят мимо моих ушей. Единственное, что меня настораживает, так это постоянное упоминание того, насколько недолгим будет присутствие в кругу моего общения того или иного молодого человека. С каждым из них я пересекалась исключительно на территории школы. Выходит, они в конечном итоге покинут это место, — большинство уже это сделало — а я так и останусь здесь.
По-хорошему, давно пора махнуть на это безобразие рукой и уехать хоть куда-нибудь. Мне ведь не восемнадцать и даже не двадцать три. Только всякий раз меня останавливает одно и то же: совесть и страхи. К первой Виктор Петрович искусно взывает, о вторых безжалостно напоминает.
Конечно, кому я нужна со своим глубоко гуманитарным образованием и без связей, а так же хотя бы минимального опыта самостоятельной жизни? Если я ещё могу уговорить себя на работу продавца, то приглушить голос совести не в силах. Ведь Виктор Петрович столько для меня сделал, и раз уж он утверждает, что ему жизненно необходимо моё присутствие в школе, — вот только я постоянно забываю для чего, но мне в каждой беседе-лекции напоминают! — уйти просто невозможно.
Вот в таком болезненном состоянии, разрываясь между «надо» и «хочу», я пребываю второй год подряд. День за днём делаю выбор в пользу «надо». Даже сейчас. Отведу Бориса на растерзание школьникам и пойду к Виктору Петровичу. Сначала мы с ним обсудим вывоз части нашего питомника на выставку абстрактного искусства. А после я прослушаю ещё один прочувствованный монолог, основной тезис которого можно сформулировать так: даже не смотри в сторону новенького учителя. Будто бы я собиралась!
Гляжу на Бориса… Да, смешно вышло.
Он чувствует этот взгляд, поворачивается в мою сторону и заламывает бровь.
— Вы прямо с корабля на бал! — придумываю на ходу объяснение. Классика — наше всё!
Понимания у собеседника моя реплика не находит — бровь взмывает ещё выше. Неужели, эту фразу можно забыть?!
— Уверены, что справитесь с детьми?
Бровь медленно опускается на положенное место, зато губы складываются в такую многообещающую усмешку! Будь у меня на голове такие же кудряшки, как у него, они бы вмиг распрямились от ужаса!
— Не волнуйтесь, Наталья, — произносит Борис своим восхитительным голосом, — у меня свои методы.
Впервые за всё время, что я себя помню, моя маска даёт трещину: я нервно сглатываю.
«Бедные-бедные детки!» — эта мысль не покидает меня весь остаток пути до кабинета.
К заветной двери Борис подпускает меня первой. Я не теряюсь, открываю её твёрдой рукой и смело вхожу в класс. Увидев меня «детки» живо возвращаются на свои места и устремляют пытливые взоры в мою сторону. Большинство из них тянется за сумками, не разрывая зрительного контакта. Вот вам и одиннадцатый класс! Поведение непосредственное как у дошколят.
— Здравствуйте! — произношу спокойно в ответ на приветствие нестройного хора напряжённых от нетерпения голосов. — Можете опустить руки.
Подростки повинуются, но на их лицах теперь отчётливо написано непонимание.
— Борис Аркадьевич, входите! — приглашаю я замершего за порогом блондина.
Нет, он не растерялся, просто предпочёл понаблюдать за объектами в естественной обстановке. По его ехидной улыбке ясно одно: он недооценивает сложность работы. Ему от двери видно от силы шесть первых парт, а самые интересные экземпляры по обыкновению занимают последние.
— Доброе утро! — здоровается с учениками Борис и уверенным шагом подходит к столу.
В ответ не раздаётся ни звука. В возникшей тишине отчётливо слышно, как портфель учителя приветствует столешницу. С задних рядов доносится сдавленный смешок. Серов! Ну, кто же ещё!
— Меня зовут Борис Аркадьевич Никольский, — блондин с невозмутимым видом поворачивается к классу и складывает руки на груди, — курс лекций по мировой художественной культуре буду вам дочитывать я.
Пока мой новый коллега объясняет притихшим ученикам очевидное, Серов успевает что-то шепнуть обоим своим соседям, по совместительству друзьями. Теперь хихикают все трое.
Я, затаив дыхание, жду ответных действий Бориса. Он меня удивляет второй раз за день. Мужчина с улыбкой смотрит на зачинщика безобразия.
— Встаньте, пожалуйста, — просит он мягким голосом.
Парень подчиняется. Он не выглядит смущённым, наоборот, продолжает скалиться во все тридцать два зуба.
— Представьтесь, — кивает ему Борис.
— Максим Серов, — ученик охотно выполняет просьбу педагога, но свое имя произносит таким тоном, в котором явственно ощущается подтекст: «Ты просто не знаешь, с кем собираешься связаться, и что бы ты ни сделал, мне ничего не будет!»
Это понимаю не только я, но и Борис. Его улыбка становиться ещё шире.
— Максим… очень приятно. Я заметил, у вас прекрасное чувство юмора.
Парень делает круглые глаза от удивления.
— Ты же смог развеселить своих друзей всего парой слов, — поясняет мужчина, забавляясь недоумением, отразившимся на лице ученика. — И я люблю пошутить. Большинство ваших одноклассников, наверное, тоже не прочь услышать хорошую шутку, как думаете?
— Наверное, — неуверенно отвечает Максим. Он не понимает, к чему клонит Борис, да и я тоже.
— В таком случает, вы не откажетесь рассказать нам всем, что вас так развеселило?
— Я просто поделился с друзьями своими впечатлениями, — пытается отказаться Максим, но не на того напал.
— Ну, так поделитесь ими со всеми! — настаивает Борис. — Я лично умираю от любопытства. Вы же не хотите, чтобы на вашей совести оказалась моя смерть да ещё из-за такой нелепой причины?
Насмешливый тон блондина выводит Максима из равновесия. Он задирает подбородок и с вызовом признаётся:
— Я прокомментировал вашу внешность.
— И как?
— Что как? — теряется парень.
— Как вам моя внешность?
По кабинету пробежала волна дружного выдоха.
Я смотрю на Максима. Главный хулиган не только класса, а всей школы полон решимости идти до конца. Здравый смысл уступил место желанию сохранить лицо перед товарищами.
— Не нравится, — цедит он сквозь зубы.
Борис по-прежнему улыбается, глядя на подростка.
Ученики замерли и ждут реакции нового учителя. Если бы на месте Бориса оказался какой-нибудь добродушный человек он бы свёл всё к шутке, но у меня закралось подозрение, что этому блондину слово добродушие знакомо лишь по толковому словарю.
— Рад это слышать, — произносит Борис, когда от тишины уже звенит в ушах.
И это всё?
Моё недоумение отражается на лицах всех учеников.
— Теперь я буду спокоен, зная, что не привлекаю вас и не вызываю интереса определённо толка.
У Максима краснеют не только щёки, но и шея с ушами.
Насладившись эффектом, Борис удивлённо вскидывает брови:
— Что вы заливаетесь румянцем как девица? Это была лишь шутка. Я тоже большой любитель
