Для решения первой задачи нужно было всего лишь найти мага ступени четырнадцатой. Да, высоковата, но не архимаг ведь! Желательно, чтобы этот человек вёл тихую уединённую жизнь, и вопросом его исчезновения озаботились как можно позже, а то и вовсе никогда. А вторая проблема в моих глазах таковой и вовсе не являлась. Ловушки те были весьма дорогостоящим удовольствием, — это мне было доподлинно известно от любимого дядюшки — и если их активировали в таком захолустье, то только перед большими проверками. Подробности по этой теме тог поведать какой-нибудь говорливый и в меру пустоголовый клерк, вроде того, что угостил матушку кофе. Если придумать схему, рассчитанную на одного исполнителя, то преступление можно и вовсе списать на такого вот безалаберного господина. Искать его потом тоже будут долго и безуспешно, ведь стараниями всё того же дядюшки Макрэ и его экспертов — только эти ребята в местном управлении в то время имели достаточный опыт и светлые головы! — я знала наименования как минимум пяти химических средств бесследно уничтожающих любой биологический материал. В виду своей многофункциональности они находились в свободном доступе.
Надо отметить, что все свои планы я строила таким образом, чтобы не оставлять магических следов, а если оставлять, то минимальные. К чему лукавить, в детстве я рассчитывала возмущения магического фона куда лучше, чем сейчас. За время, потраченное на подготовку к поступлению в Академию и учёбу в ней, эта информация практически стёрлась из памяти. Но я об этом не жалею. Как не жалею и о том, какие действия предпринял папенька, выслушав детали моего преступного замысла.
Во-первых, матушку отстранили от моего воспитания настолько, насколько это было возможно. Даже после этого в её ведении осталось достаточно: обучение ведению хозяйства и всяческим кулинарным премудростям, обсуждение современной литературы — столь лёгкой и практически лишённой смысла, что не наносило никакого вреда — и моды, языковая практика, искусство и этикет. Разумеется, разговор между родителями состоялся без моего участия, но его результаты я ощутила очень скоро.
Под запретом оказались такие темы как история, религия, политика, финансы. Вопросы морали и нравственности также перешли под контроль отца. Первым делом он заставил меня перечитать все самые достойные произведения мировой литературы. Выводы, которые он делал во время обсуждения книг, меня поначалу удивляли, если не сказать, шокировали. После пятой я сама уже смотрела на прочитанное другими глазами и не могла взять в толк, как раньше рассуждала иначе, чем это делает отец.
Говорить о том, что поменялся мой взгляд на историю, не стоит. Нужно лишь отметить один немаловажный факт: все события преподносились через призму учения о Пути. В опросе Учения папенька был особо упорен, но при этом столь деликатен, что я не ощущала, будто он пытается навязать мне его.
Я не чувствовала неприятие к новому видению, ведь что может быть естественнее, чем ответственность за поступок. Ты совершил действие — ты получил отклик. Не нравится результат — меняй образ действий. За хорошие поступки ты не отправишься на небеса, а за плохие не подвергнешься страданиям. Этого нет. Есть лишь бесконечный замкнутый цикл жизни, которую ты проживаешь раз за разом. Она — единственное, что у тебя есть. И от того насколько ты будешь достойно идти по своему Пути, настолько приятной будет эта прогулка.
Порой мне нравится думать, будто ушедшие за Грань остаются там и видят нас, дают советы, помогают и прочее. Но эти мысли посещают меня крайне редко. Я позволю их себе лишь в те минуты, когда нуждаюсь в поддержке и утешении. Это первое отступление от правил Учения. Есть и второе.
Папенька никогда не использовал такие термины как «проступок» и «наказание». Я придумала их сама, мысленно заменяя ими «действие» и «результат». Скорее всего, это был побочный эффект из-за столкновения в моём подсознании двух картин мира, одна из которых была представленной матушкой, а другая — отцом.
Трудно сказать, рассчитывал ли на такое папенька или же нет, но спустя два года я перестала строить планы, реализация которых влечёт уголовную ответственность. Меня увлекла идея преступления и наказания. Распутывать клубок чужих преступлений оказалось столь же интересно, а результат — наказание виновного полностью оправдывался в учении о Пути…
— Госпожа Мерод, хочу напомнить, что вы должны вернуть абсолютно все документы, в получении которых расписывались.
О! Вот и дверь кабинета. Как вовремя!
Что же он пристал ко мне со своими напоминаниями и уточнениями!
— Благодарю, Поль, я пока помню о ваших словах.
Полицейский коротко кивает и открывает дверь. Я отвечаю вежливым поклоном. На прочие любезности у меня сейчас сил нет.
Клемену хватает одного взгляда, чтобы оценить ситуацию. Он разражается гневной тирадой в адрес начальства, которая очень напоминает недавние возмущения Тьерри. Пусть в ней больше слов и фразы более цветистые, но смысл в речах отсутствует, как и у дежурного.
Под аккомпанемент мужской истерики устало опускаюсь в кресло и выдвигаю верхний. Что у нас тут?
Когда ловлю себя на мысли, что уже в третий раз пробегаю глазами текст, написанный на листке, и при этом не понимаю ни слова, я вынуждена возмутиться:
— Господин Калло, не будете ли вы так любезны замолчать?
Мужчина закрывает рот от неожиданности.
— Благодарю, — я киваю, глядя ему в глаза, — Если у вас есть какие-либо претензии к господину Лори, вы можете высказать их ему лично. Кабинет нашего начальства как раз готов к подобного рода беседам.
Фыркнув, Клемен подхватывается с места и вихрем вылетает из кабинета.
Только я возвращаюсь к несчастному листку, как справа с треском закрывается дверца, а на стол с громким шлепком падает папка.
Пьер!
Поворачиваюсь к коллеге и забрасываю его вопросами, заданными самым язвительным тоном, на какой я только способна:
— А вы-то чем недовольны? Теперь вам нет нужды переживать о предстоящей разлуке. Пару недель моего отпуска вы как-нибудь продержитесь, верно?
Пьер замирает на мгновение, а потом повторяет действия Клемена: покидает помещение.
Удовлетворённо вздохнув, возвращаюсь к своему листочку. О! Так я это не читала ещё! Бегло просмотрев всю стопку, понимаю: передо мной материалы, которые подготовил Пьер со своими напарниками, пока я разъезжала по лечебницам и пансионам… и я за них ещё не расписывалась!
Не на это ли намекал полицейский, раз за разом напоминая про роспись? Неужто рассчитывает на моё упрямство?
А что ещё я могу не сдавать, если подумать? Впрочем, зачем думать!
Я открываю следующий ящик и выкладываю на стол
