— Место? — переспрашивает мужчин в углу и нервно затягивается.

— Да, я буду работать с вами, — развеиваю остатки сомнений у собеседников, после чего обращаюсь к курильщику: — В качестве залога дружеских отношений позволите дать вам совет?

Мужчина теряется и, видимо, именно от растерянности кивает.

— Вы курите Сарбийские сигареты. Они очень слабые. Вижу, для достижения нужного эффекта вам приходится выкуривать четыре штуки подряд, — обвожу рукой дымовые завесы, — переходите на ланхотский табак.

После «дружеского совета» лица коллег одинаково вытягиваются.

— Мой дядя его очень любил, — добавляю последним штрихом.

Мужчина среднего вида заходится хохотом.

— Хватит смеяться, Кристоф! — любитель табака пытается остановить чужое веселье. — Открывай быстрее окно, дышать уже нечем!

Что и требовалось доказать. Всё это устраивалось для меня. Бедняга, стоило ли так травиться.

— Действительно, господин Кристоф, — поддерживаю требование курильщика, — вам стоит поторопиться. Насколько мне известно, в здании Управления запрещено курить.

Фрамуга натужно скрепит, когда господин Кристоф повисает на её ручке. Тем временем его коллега с особой жестокостью тушит сигарету в пепельнице. После чего её истребитель заявляет обвиняющим тоном:

— Вы не такая, какой вас описали!

— Если моё описание вы услышали из уст господина Лори, то я не удивлена, — пожимаю плечом и осматриваюсь по сторонам. — Для создания более цельного образа следовало бы обратиться к кому-нибудь ещё.

— Например? — доносится от окна.

На это я лишь повторяю свой недавний жест. Пусть сами ищут источники информации. О кандидатуре господина Эсти от меня им не услышать!

— Не подскажете, который из столов теперь мой, — прошу больше из вежливости, поскольку уже знаю ответ.

— Вот этот! — господин Кристоф похлопывает по столешнице ближайшего к нему.

Впрочем, это большое преувеличение! Мужчине удается лишь побарабанить пальцами по единственному свободному участку. Остальную площадь занимают стопки бумаги и папки. Сразу видно — моего прихода ждали с нетерпением и подготовились основательно.

— Отлично!

Бодрость и восторг, вот и всё, что услышат мои коллеги. Да, удивление на некоторое время станет их спутником. Я бы сказала, навсегда.

— Не пора ли нам познакомиться? — премило улыбаюсь, наблюдая за переглядыванием мужчин.

— Кристоф Лестейн, — откашлявшись, рапортует победитель фрамуг.

— Пьер Нико, — представляется второй господин. В виду торжественности момента он даже встаёт со стола.

— Очень приятно! Мелина Мерод.

— Да нам уже известно, — хмыкает господин Лестейн.

— И по вам это видно, — блещет знанием языков его коллега.

— Приятно иметь дело с образованными людьми, — награждаю господина Нико заслуженной похвалой.

— Если вы, барышня, ещё и в присутствии Клемена поведёте себя так же сдержанно, я клянусь вам забыть всё то, что услышал от начальства про вас! — обещает он, впечатлившись комплиментом.

Я улыбаюсь, но мысли мои далеко. Имя четвёртого обитателя кабинета будит какие-то воспоминания. Что-то из детства, но вот что именно?! За свою не такую уж и долгую жизнь я слишком часто его слышала…

Дверь открывается резко, настежь и, естественно, без стука. Я оборачиваюсь.

— Клемен Калло, — произношу, глядя на статного господина лет пятидесяти. Только ему возраст не помеха. Он принадлежит к той категории мужчин, которые с годами обретают особый шарм и ничуть не страдают от недостатка женского внимания. Теперь я понимаю, о какой сдержанности говорил господин Нико!

Мой изучающий взгляд не остаётся незамеченным. За спиной слышны смешки, а господин Калло, напротив, хмурится.

— Так точно, барышня, — он коротко кивает. — Раз уж моё имя вам известно, позвольте поинтересоваться вашим.

Слова повисают в воздухе ядовитой сетью. У любого, кому выпала честь быть знакомым со старшим следователем Главного Следственного Управления Розеля Клеменом Калло, сравнение не вызовет удивления. Неправильно подобранный ответ выльется в настоящую бурю, а с правильным редко кому удаётся угадать.

О вспыльчивом характере этого господина ходят легенды и анекдоты. Что удивительно, крутой нрав не мешает ни продвижению по карьерной лестнице, ни ведению расследований.

Пауза в разговоре становится неприлично долгой. Одинокие смешки коллег перерастают в едва сдерживаемый хохот. Причина их веселья ясна, но в корне неверна. С превеликим удовольствием разрушу образ восторженной поклонницы или девицы, падкой на мужскую красоту.

— Это вы не смогли раскрыть дело о висельнике из Солье! — напоминаю наставнику малоизвестный и крайне неприятный факт из его прошлого. В правильности определения статуса господина Калло я ни капли не сомневаюсь.

— Фамилия? — требует он ровным голосом.

Позади меня больше никто не смеётся. Более того, господа и вздохнуть-то не решаются. Скверно! Не стоило с таким восторгом демонстрировать свою осведомлённость! Довести человека до бешенства одним предложением — мой новый рекорд.

— Мерод, — впервые в жизни не чувствую неловкости за то, что пользуюсь родственными связями… О! но я же никогда прежде к ним не прибегала в сложных ситуациях! Буду считать — один раз можно.

— Мерод? — недобрый огонь в глазах господина Калло превращается в тлеющие угли. — Дочь Макрэ?

— Племянница.

Мужчина кивает и бросает короткий взгляд поверх моей макушки, но тут же возвращается к моему лицу.

— И как он?

— Лучше всех нас, — говорю совершенно искренне.

— Вот как? — господин Калло отчего-то выглядит удивлённым. — Что ж, в следующий раз, когда будете с ним беседовать, передайте ему моё почтение. Если вас не затруднит.

— Боюсь, я не могу исполнить вашу просьбу.

— Отчего же? — от собеседника вновь веет холодком.

— Одиннадцать лет назад Единый прервал его Путь.

Витиеватая фраза вызывает у мужчины усмешку.

— Выходит, в сочувствии и соболезнованиях вы не нуждаетесь.

Весьма спорное утверждение. Позволяю себе скопировать гримасу господина Калло и возражаю ему:

— Я в них нуждаюсь, как и любой живой человек, но от вас мне их вряд ли дождаться.

— Совершенно верно, — мрачнеет он, цепким взглядом окидывая комнату. Должно быть, ищет повод, чтобы выплеснуть накопившееся недовольство. Стоит ему принюхаться, как этот повод находится. — Пьер, с каких это пор в кабинетах разрешено курить? — весьма недовольным тоном вопрошает мужчина.

Я оборачиваюсь понаблюдать за реакцией господина Нико на упрёк коллеги. Провинившийся кривит недовольную мину. Его соучастник предпринимает попытку как можно незаметнее переместиться к моему столу. Могу предположить, его цель — заслонить своей фигурой бардак на нём. Шансов на успех затея не имеет изначально. Комплекция господина Лестейна не соответствует объёмам сооружений, украшающих столешницу.

— Кристоф! Убери всё сейчас же! — рявкает господин Калло. — Если среди этого бардака есть хоть одна рабочая папка…

Угроза так и остаётся невысказанной, но господин Лестейн тут же разводит кипучую деятельность: мимо меня пролетают стопки чистой бумаги, коробки со скрепками, принадлежности для письма, пухлые кожаные папки, которые держатся закрытыми лишь благодаря чарам, наложенным на их корки и замки, а так же многое-многое другое. Предметы собираются в стайки. Подчиняясь воле следователя-мага, они подлетают к шкафам и полкам, дверцы которых услужливо раскрываются, поскрипывая петлями и позвякивая стеклом о пазы.

На разбор завалов у их творца уходит не больше минуты.

Господин Калло наблюдает за ходом уборки с отстранённым выражением лица, а по завершению процесса оно резко меняется.

— Ну, и что вы устроили? — спрашивает он недовольно.

— Это была шутка, —