— П-пожалуйста… — Вокалайзер, давно не использованный, не желает слушаться и молчать. — Пожалуйста!

От мощной волны электричества корпус снова выгибает, броня не выдерживает и встаёт дыбом, открывая ранее скрытые разъёмы, чем мгновенно пользуется Саундвейв.

Бамблби и сам не знает, о чём просит, но молчать уже не может.

Да…

Он словно погружается в горячее-горячее масло, и серво расслабляются, лишь слабо цепляясь за мощные плечи партнера. Его удерживают на весу без малейшего труда, действительно заставляя воспринимать себя находящимся в масляной ванне.

Хорошо…

Из-под брони начинает пробиваться сияние, искру жжёт, словно ей вдруг стало тесно в груди, она обжигает, рвётся наружу. Это почти больно, а еще — немного пугает, и Бамблби вздрагивает, слегка приходя в себя, пытаясь отстраниться — и видя такой же свет, пробивающийся из-под брони Мегатрона. Такой прекрасный, теплый, манящий…

Связист за спиной сдвигается, и краем оптики Би ловит и его сияние. Красиво…

Так не бывает, у десептиконов не может… Оптимус рассказывал, что только искренние чувства… Но…

Автобот дёргает шлемом, пытаясь прийти в себя, он знает к чему всё идёт, этого от понимания, всё внутри сладко сжимается и лишь процессор заходится в панике.

— Не бойся. — Маска связиста сдвигается, и его губы прижимаются к шейным магистралям, горячая глосса проходится по проводам.

А говорили, у него нет лица…

Мегатрон шпарит энергией так, что на трезвые мысли не остаётся сил, только желание слиться с этой силой, этим сиянием…

— Хочу…

Броня щёлкает, раскрывая искру, обнажая суть.

Наверное, это последние клики его жизни.

Но вместо того, чтобы впиться когтями в так беззащитно подставленное сияние, лорд улыбается, наклоняется, проводя глоссой по краю искровой камеры, погружая лицо в первые энергетические слои и вырывая протестующий, блаженный крик. Это так остро, так ярко, словно достали до самого нутра… да так оно и есть. Его искра, его суть открыта двоим десептиконам, тем, кого он ненавидит, тем, кого он любит, не в силах справиться с собой…

Да и нужно ли справляться? Когда его золотое сияние встречается с яростно-алым и прохладно-синим — разве нужны еще какие-то доказательства, какие-то слова? Все безоговорочно искренне и бесконечно прекрасно…

Последний выдох-крик, последняя волна электричества и три искры сливаются воедино, закольцовывая и образуя единую систему, единый организм, единое живое существо… Бесконечно прекрасное и живое, так долго, так давно не бывшее целом. Вечность в мгновении.

Процессор взорвался кайфом, корпус продрало последним мощным разрядом энергии, вызывая каскадное обрушение систем. В сиянии сливающихся искр Бамблби проваливался во тьму ошеломляющей перезагрузки.

***

Системы загружались медленно и неторопливо, поступенчато. Блоки памяти подгружались с запаздыванием, словно открывая данные из резервной архивации.

Воспоминания собираются из пепла, из обломков старых кодов, бит за битом вставая на место, восстанавливая последовательность. И это больно. Глубокая архивация применяется в крайне редких случаях.

Он не может удержаться от жалобного всхлипа… больно…

Сильные руки прижимают к броне, и тихий рокот двигателя проходит лечебной смазкой по обжигающим и перестраивающимся цепям.

— Тш-ш… Ты в безопасности.

В безопасности… да. Нигде более нет места безопаснее, чем в этих руках.

В руках Мегатрона.

Вентиляция почти воет, а он пытается удержаться, хватаясь за плечи тирана, хватаясь за свое прошлое, все еще отчаянно не веря, не желая признавать. Нет, все это ложь, нет, этого не может быть…

Это просто очередная попытка его переписать!

Он — автобот, он — Бамблби…

— Голдвайсп, — шелестит мягкий шепот. — Оса моя золотая…

И с прозвучавшем шелестом именем, что-то важное становится на место, выпрямляется собственноручно погнутая суть…

Да. Его зовут Голд…вайсп… Золотая Оса.

Он не шпион.

Он разведчик.

Добровольно заперший и почти уничтоживший свою личность. Лишь бы подобраться, лишь бы вызвать доверие… Бамблби — всего лишь маска. Почти приросшая к Искре, но всё же не настоящая.

— Мегатрон…

И перед потухшей оптикой проносятся кадры — то, что он архивировал с особой тщательностью, чтобы не забыть, ни в коем случае не забыть, что сделали автоботы, за что он их ненавидит.

Разрушенный город, плавящиеся в жаре орбитальных бомб кондоминиумы зданий. Спарки… такие же как он. Родившиеся в разгар войны. Последнее Искрение Великой Искры, которое прохлопали датчиками и автоботы, и десептиконы…

Они умирают под завалами, хрупкие корпуса, ещё не имеющие крепкой брони, плавятся от огня, они умирают от голода — потому, что энергона нет, автоботы перекрыли городу все магистрали.

Он не хочет умирать… И ему страшно… Жалобный писк — последние сигналы братьев и сестёр…

Он последний… сил больше нет.

А потом он слышит скрежет металла и чьи-то руки вытаскивают из-под завала, куда-то несут, кому-то передают… Он не видит, второстепенные системы давно отключились, для экономии энергии. Он может только чувствовать: чужая, такая большая и яркая, сильная искра рядом…

За пеленой обломков памяти встают картины жизни: ставка десептиконов, где каждый стремиться поучаствовать в жизни спарка.

Его первый выстрел из бластера…

Первая взломанная система под внимательным взглядом связиста…

…Покрашенные в полосочку, шутки ради, крылья Старскрима и его возмущённые вопли… стоящий за спиной авиатора и едва сдерживающий улыбку лидер — это и правда смешно…

…Он помогает Хуку в ремблоке с ранеными…

…У Саундвейва сенсорная перегрузка… телепату нельзя так сильно перегружаться, но надо… лидера нет — он в медблоке, после боя с Праймом и никто не решается подойти к связисту, кроме вчерашнего спарка — всего-то и нужно дать ему якорь, пусть и в виде своего сознания… Наверное, он был слишком мал, чтобы по-настоящему понимать, что делает, так безоглядно…

Но когда-то именно Саундвейв услышал его под тем завалом…

Ему не сложно посидеть рядом со связистом, пустив в свой разум, не сложно стать островком спокойствия в бушующем шторме чужих хаотичных эмоций.

Ему не сложно. Он искренен и для него нет ничего проще.

А Саундвейв смотрит на него удивлённо, почти неверяще, потому что… «Так не бывает.»

Бьётся, бьётся золотой корпус в руках, они с Саундвейвом с трудом удерживают некрупного трансформера вдвоём. Он цепляется пальцами за их броню, стрекочет что-то воколайзером, словно снова не может говорить.

«Ему страшно», — шелестит в разуме голос связиста.

Да, правда может быть страшнее выдумки, особенно если жил иллюзией долгое время.

Мегатрон успокаивающе урчит двигателем, поглаживая броню на спине и шейные магистрали под шлемом, вдоль нейроствола.

— Ты не один… Мы рядом…

Тот, кто вскоре активирует оптику — жёлтый шершень Бамблби-автобот или золотая оса Голдвайсп-десептикон, зависит только от их маленького, отважного спарклинга, какую реальность он примет?

Их золотое сокровище, вошедшее в их жизнь неожиданно незаметно и прочно обосновавшееся в душе. Такое отважное…

Всегда рядом…

Он вспоминает, он анализирует. Мелких деталей слишком много, слишком реалистично, такое не смогли бы придумать даже десептиконы. Не в таких подробностях, где-то, да было бы несоответствие, но рассматривая свою жизнь во всех подробностях, он видит, отчётливо видит,