Новая жизнь началась просто. Не было пыток, унижений и издевательств, не было требований публично признать ошибочность взглядов, отречься. Такое простое «вы проиграли», и власть перешла к десептиконам, и жизнь покатилась дальше — только нет войны, нет сообщений с фронтов, тактических сводок, списков потерь… просто деловитая суета восстанавливаемого города. Золотого Айкона. Почему именно Айкона? Почему не Каона, не Тарна?

«Нецелесообразно, — пояснил Шоквейв в ответ на этот вопрос, — Каон строился, как промышленный центр, и для его заводов просто нет сырья. Тарн создавался вокруг шахт, которые давно пустуют, там, правда, были заводы по сборке корпусов… но нам пока хоть бы самим топлива хватило — куда уж новых создавать».

Орион кивнул и вернулся к своим обязанностям. Шоквейв звучал странно — он сталкивался с десептиконским стратегом достаточно часто, чтоб уловить изменения…

Привычный укол тоски. Имя друга казалось украденным и запятнанным — надетое на этот корпус и на эту личность.

Впрочем, это было уже не важно. Смысла не было ни в чём. Прошлое виделось вереницей бесконечных ошибок, бессчётных в своём количестве, будущее бесперспективным, а настоящее… не настоящим. Серая, безвкусная масса, которая, что есть, что нет — всё одно. Просто один монолитный, монотонный день с перерывами на перезарядку, приём топлива и работу. Собственные эмоции в этом длинном дне или отсутствовали, или пробивались настолько приглушёнными, что их едва ли можно было заметить.

После извлечения Матрицы из него словно вынули что-то ещё. В другое время это что-то показалось бы важным, но сейчас без него было даже лучше — Ориону было всё равно. Больше всего на свете хотелось уснуть и не просыпаться. Мелькали мысли, что лучше бы его убили, но они были столь же вялыми и лишенными эмоционального окраса, как и всё остальное. Апатия была настолько глубокой, что он даже не думал себя убить, просто существовал и делал, что говорили.

И даже то, что окружающие не замечали его состояния, его не трогало и не задевало. Кому замечать? Шоквейву, у которого и своих-то эмоций нет? А с остальными он и не пересекался. Что, наверное, к лучшему. Как окружающим не было до него дела, так и ему, едва ли были интересны окружающие…

А потом он увидел призрак.

Это случилось в день, когда облака пепла над Айконом немного развеялись — кажется, недавно шла речь о новых атмосферных фильтрах. Далекая звезда бросила в кварту столп бледных лучей, осветила дальнюю стену и дверь, и Орион увидел в отражении на терминале, как та открывается, и на порог из темноты коридора шагает его мертвый друг.

Он не обернулся. Не стал прислушиваться. Просто застыл, глядя на зыбкую картинку, даже без мыслей о том, откуда она взялась. Чья-то шутка? Эксперимент? Не важно… он просто смотрел.

Полбрийма спустя стали заметны мелкие детали. Остались неизменны черты лица, но немного изменилась форма шлема — как и корпус, окрашенный в светлые цвета. Не стало крыльев, нагрудник сменил контуры, чем-то напоминая форму Мегатрона…

А потом Орион заметил инсигнию, и все понял, и едва не ослеп от вспышки ярости. Проклятый десептикон, обманщик, вор, отродье Юникрона, как он посмел…

— Кажется, светлая палитра — это несколько неверный выбор, — почти прежним голосом заметил стратег, делая шаг вперед.

Он стиснул зубы, сжал кулаки и медленно повернулся, внутри жило и пылало невероятное напряжение. Все механизмы словно сжало в заклиненном состоянии, не позволяя вымолвить ни слова. Он просто стоял и смотрел на этого… этого… В искру словно засунули раскалённый клинок. Больно!

Шоквейв смотрел на стоящего перед ним Пакса и абсолютно серьёзно ждал, что тот сейчас на него кинется. Во всей его напряжённой позе, в задрожавших эмоциональных полях, в пылающих яростью, почти белых линзах, во всём этом читалось неприкрытое желание убивать. Медленно и мучительно.

Кто бы мог подумать, что возвращение старого корпуса так заденет бывшего лидера автоботов…

Десептикон ждал, но ничего не происходило. Орион всё ещё стоял и всё ещё молчал. Линзы полыхали. Тактик сделал ещё один шаг к нему и увидел, как тот почти отшатнулся, но в последний момент удержал себя.

— Что с тобой? Тебе плохо, Орион?

…

— Тебе плохо, Орион?

Что-то происходит. Что-то ломается.

— Орион?

Выцветает. Меркнет. Гаснет.

— Орион?

Орион…

Орион…

========== Осколки 2 ==========

— Признаться, он первый от кого я ждал проблем, но не думал, что они будут такие, — устало опустившись в кресло, выдохнул Голдвайсп, спустя почти джоор непонятных манипуляций над бессознательным корпусом Ориона.

— Что с ним? — Осторожно спросил учёный. Искрочтец выглядел вымотавшимся, а это говорило о многом.

— Он умирает, — просто ответил разведчик. — Точнее — убивает сам себя. Сознательно или нет, сказать не могу, но он не хочет жить и результат этого лежит перед нами.

— У него не было доступа ни к чему, что можно использовать во вред окружающим или себе, — заметил Шоквейв, испытывая смутное чувство страха. Несколько не та эмоция, возвращение которой он ожидал первой.

— Похоже, у него уже были повреждения, а я их не заметил, — покачал головой Голд и пояснил: — Думаю, когда я снял с него Матрицу, он всё-таки пострадал. Пусть и неисправная, пусть с дефектами, она всё равно влияла на него. Неправильный, но всё же Прайм. Вероятно, не просто так этот титул переходит к новому меха только после смерти предыдущего носителя. Ориону невероятно повезло — он отделался малым, со временем он бы восстановился, но что-то произошло и его искра… такое чувство, что она выворачивается на изнанку, а он просто не мешает этому процессу. Что у вас случилось? — спросил Чтец. — Должен был быть какой-то катализатор, послуживший последней каплей.

— Он… увидел меня? — задумчиво пробормотал Шоквейв.

Да, такой реакции от Ориона он не ожидал. Гнев, ругань, попытку нападения — ждал, предвидел, и даже продумывал разговор, но того, что бывший друг сенатора просто начнет дезактивироваться, едва его увидев…

Десептиконский стратег с шипением осел в кресло. Его логический блок начал довольно болезненное переформатирование — оценка и анализ, расчет стратегии поведения — на все это, уже много ворнов назад отлаженное, внезапно свалился новый громадный пакет информации. А эмоции… где-то на давно забытом уровне он понимал, что то, что он ощущает сейчас, называется тревогой. Тревога… и, кажется, страх — именно он, гадкая, выворачивающая искру эмоция… совершенно лишняя, непонятно, откуда взявшаяся… хотя, нет — понятно.

Страх за другого — за себя Шоквейв никогда не боялся.

— Хм… — Голдвайсп задумался. — Скажи, какие у вас были отношения до… всего этого?

— Отношения? — Слегка рассеяно переспросил