82

Поиски Гюнебрет не приносили успеха. Один за одним возвращались слуги, чтобы поесть, отоспаться и снова отправиться искать дочь графа. На мои расспросы они отвечали односложно: «нет», «не нашли», «ничего не известно». Ален не возвращался, и единственное, что я могла сделать для него — это передать еду с нарочным.

Злодеи погибли, но вместе с ними погибла и моя счастливая семейная жизнь. Если случится страшное, сможет ли Ален смириться с этой потерей? Ведь так или иначе, но именно я оказалась повинной в этой трагедии.

Теперь мне не было нужды готовить завтраки, и обеды я тоже не готовила. Но удовольствия от отдыха не было, наоборот — пришла тягостная пустота. Ночами я не могла уснуть и все молилась, молилась. Небеса не могут быть так несправедливы к нам — в это я верила всем сердцем. На четвертую ночь я задремала только после третьих петухов, когда пора было уже вставать. Проснулась я от движения воздуха и испуганно вскочила. Но это был Ален — он вошел тихо-тихо, сел на край постели и стягивал рубашку.

- Прости, не хотел тебя будить, — сказал он.

- Нашли? — только и спросила я.

- Нет, — ответил он, стащил штаны и улегся на краю постели, отвернувшись от меня.

Я лежала без сна, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить мужа. Мне хотелось прикоснуться к нему, проявляя тем самым участие и сочувствие. Разделить с ним его тревогу, но я не была уверена, что это нужно ему сейчас. После недавних событий мы впервые оказались в постели, но ни ему, ни мне было не до любовных утех.

Зимняя ночь тянется долго, а мне она казалась бесконечной. Ах, Реджи, Реджи… Зачем же ты сотворил такое? Зачем взял на душу двойной грех?

Перед самым рассветом я снова уснула и увидела себя во сне совсем маленькой. Рядом был Реджи — еще обыкновенный мальчишка, в котором не было ничего демонического. Мы играли возле старой мельницы, и Реджи клялся, что в подполе мельницы живут страшные существа — с головой кошки и с телом крысы. А еще он говорил, что если я кому-нибудь проболтаюсь об этом, он посадит в подпол меня.

Я проснулась, как будто меня толкнули в бок, и села в постели с бешено колотящимся сердцем. Ален спал рядом крепким, тяжелым сном. Я затрясла его за плечо, но он проснулся не сразу, только забормотал что-то невнятное. Потом он посмотрел на меня мутными со сна глазами, но когда я начала рассказывать про то, как в детстве играла с Реджи возле заброшенной мельницы, сон с него сразу соскочил.

- Если ехать в Ренн, свернуть направо или налево? — спросил он, вскакивая и поспешно одеваясь.

- Если я поеду с вами, то мы доберемся туда быстрее! — сказала я.

Он посмотрел на меня с сомнением:

- Я собирался ехать в седле.

- Я очень хорошо держусь в седле, — заверила я его, хотя все внутри сжалось, едва я представила ночную поездку на лошади, верхом, да еще в мороз.

Ален посмотрел с еще большим сомнением, но сказал, чтобы я одевалась потеплее, и вышел.

Когда я спустилась вниз и выглянула из-за двери, утренний морозный воздух так и обжег легкие.

Во дворе стояли запряженные сани, и Ален бросил на сиденье одну медвежью шкуру, а вторую принес Пепе, чтобы было, чем укрыться.

- Садись, — коротко приказал мне муж, и я запрыгнула на сиденье, торопясь укрыться до самой шеи.

Ален, вооруженный длинным кинжалом, сам правил лошадьми, а Пепе, сидевший с ним на облучке с арбалетом наперевес, то и дело уговаривал хозяина пожалеть лошадей и не гнать так быстро. Мы добрались до загородных домов, когда совсем рассвело. Тут я вылезла из теплого гнездышка медвежьих шкур и указала дорогу — сначала мимо домов, потом к реке. Здесь лежал глубокий снег и к реке тянулись овраги — лошади не прошли бы. Ален натянул поводья и выпрыгнул из саней, сразу провалившись по колено.

- Подождите здесь, миледи, — посоветовал Пепе, отправляясь следом за хозяином. Но как я могла усидеть на месте?

Занесенная снегом мельница возникла перед нами, как затаившееся чудовище. Я сразу поняла, что не ошиблась — дверь на мельницу была приоткрыта, и снег кто-то пригреб на одну сторону, чтобы можно было войти.

- Гюнебрет!! — заорал Ален во всю силу, врываясь внутрь.

Тишина… А потом откуда-то снизу донеслись яростные вопли и стук. Я добралась до порога, уселась прямо на пол, и силы оставили меня. Прислонившись затылком к косяку, я слушала дикие крики и проклятья, как самую лучшую музыку, потому что это означало, что Гюнебрет жива. Ведь так ругаться могла только моя падчерица.

Я слышала, как Ален и Пепе что-то с треском ломали, пробиваясь вниз, а потом голос Гюнебрет раздался совсем рядом:

- Этому хлыщу я сверну шею! Ну и намерзлась я там! Гаденыш! Вот ведь гаденыш! Неделю на одних сухарях! Неделю!

Поднявшись на ноги, я встретила их, не зная, что сказать. Стояла и прижимала руки к груди, раздумывая, уместно ли будет обнять Гюнебрет. Моя падчерица шла, укутанная отцовским меховым плащом, бледная, с запавшими щеками, с синяком под глазом, но в остальном ничуть не поверявшая прежнего задора.

- И ты здесь, — с улыбкой сказала она, увидев меня. — Вообще, могли бы и пораньше за мной приехать!

- Как ты там оказалась, дурочка? — спросил ее отец.

Она сразу присмирела и повесила нос:

- Твой дурак-посыльный сказал, что ты срочно вызываешь меня. Я поверила и поехала.

- Очень глупо, — заметил Ален.

- Я поняла, когда он