— Хвала небесам, вами все в порядке, миледи, — сказал управляющий. — Мы услышали страшный крик и подумали, что это вы… — он перевел взгляд на бесчувственного Пепе, у которого была разбита в кровь губа, и на Реджи, который стирал кровь с костяшек пальцев. — Что произошло?

— Этот безумец напал на леди Милисент, — сказал Реджи, печально качая головой, — он вытолкнул ее в окно. А потом хотел сделать то же самое и с миледи графиней. Хорошо, что я оказался поблизости и смог защитить ее.

— Пепе напал на миледи графиню?! — управляющий вытаращил глаза. — Как такое могло произойти?

Несколько человек развернулись и помчались вниз по лестнице, рассуждая, могла ли несчастная леди спастись, свалившись в пропасть.

— Миледи так испугалась, что до сих пор не может придти в себя, — сказал Реджи мягко. — Миледи, позвольте проводить вас? Вам надо прилечь, это слишком сильное потрясение для вас.

— Все так и было, госпожа графиня? — продолжал допытываться управляющий.

— Как ты себя чувствуешь, Бланш? — спросил Реджи. — Принесите воды!.. Графине плохо!

Я и в самом деле чувствовала себя так, словно собиралась прямо сейчас отправиться в обморок. Голова кружилась, и хотя я сидела на полу, мне казалось, что я смотрю на мир с поднебесной высоты — это все не могло быть правдой. Этого всего не должно было произойти… И даже Милисент, требовавшая убить меня, не заслуживала такой смерти… А Гюнебрет? Где он спрятал Гюнебрет?! Не ждет ли ее такая же участь?

— Бланш, — позвал Реджи с нажимом. — Ты можешь говорить?

Мне поднесли серебряный ковшик с водой. Я хотела сделать несколько глотков. Но зубы стучали по краю — так меня трясло. А потом перевела взгляд на бездыханного Пепе, которого тщетно пытались привести в чувство, и с ужасом оттолкнула воду. Вдруг и она отравлена?!

— Миледи! — теперь уже за меня принялся управляющий. — Что произошло? Неужели это Пепе… — он не договорил, не решаясь произнести самое страшное.

Глубоко вздохнув несколько раз, я сказала, глядя на Реджи:

— Все было так, как рассказал сэр Оуэн. Если бы не он, меня уже не было бы в живых…

Мои слова ужаснули слуг еще больше, чем только что совершенное убийство. Они замолчали, а Барбетта даже забыла плакать.

— Провожу графиню в ее комнату, — объявил Редж и взял меня за плечо, заставляя подняться. Он хотел взять меня на руки, но я отшатнулась.

— Давайте провожу миледи, — сказала Барбетта.

— Мы пойдем вместе, — ответил Реджинальд, пронзая ее холодным взглядом. — Как видно, слугам в этом доме нельзя доверять.

Барбетта вспыхнула, но возразить ей было нечего.

— Милорд граф поручил мне присматривать за миледи, беспокоясь о ее безопасности, — объявил Реджинальд. — Предателя-слугу свяжите и отдайте судье, он решит что с ним делать до приезда графа. Остальные отправляйтесь на поиски несчастной леди Анж. Может, небеса сотворили чудо, и она еще жива. А если чуда не произошло, надо найти ее тело, чтобы похоронить, как полагается.

Я слушала эту речь, как из-под толщи воды — с трудом понимая ее смысл и в то же время каждое слово захлестывало меня с головой, как будто я пыталась выплыть, а кто-то тянул за ноги ко дну. Неизбежность, обреченность — вот что я чувствовала. Как быстро Реджи взял верх над этими бесхитростными людьми, как быстро взял верх надо мной… Но все неважно, лишь бы узнать, где Гюнебрет, и удостовериться, что с ней все в порядке.

Сердце трусливо задрожало: какими глазами я посмотрю на Алена, если не сберегу его дочь?!

Реджи держал меня за локоть, провожая до спальни. Барбетта хотела войти с нами, но он выпроводил ее, потребовав принести грелку и горячего чая — «чтобы госпожу графиню перестало лихорадить от пережитого ужаса».

Он усадил меня в кресло, и примостилась на самом краешке, сцепив руки на коленях, а он встал у окна, царапая наледь на стекле.

— Что с Гюнебрет? — спросила я.

— Она в надежном месте.

— Я это уже слышала. Теперь хочу удостовериться, что с ней все в порядке, и что ты не причинил ей вреда.

— Ты принимаешь меня за отъявленного злодея, Бланш?

— Ты убил леди Милисент.

— Она заслуживала, чтобы ее убили, — он пошел ко мне, встал напротив, сложив на груди руки. — Я тебя спас — и вот твоя благодарность?

— Прости, что не прониклась, — сказала я глухо, опуская голову, потому что смотреть на него было страшно. — Особенно после того, как ты подставил бедного Пепе.

— Он мешал.

— Когда я стану тебе мешать, как ты со мной поступишь? Как с Пепе? Или как с Милисент?

— Я не стану тебя убивать, не бойся.

— Где Гюнебрет?

— Ты увидишься с ней, когда все будет закончено. Я так и знал, что ты привяжешься к этой никчемной девчонке. Поверь, она не стоит твоих добрых чувств. Знала бы ты, как она злословит о тебе со слугами…

Я молчала, давая ему выговориться. Конечно, он не совсем лгал, говоря о моей падчерице, я была уверена, что она частенько прохаживалась в отношении меня, да еще не стеснялась в выражениях, но это было раньше, а теперь… теперь все было совсем по-другому. В мою жизнь вдруг вошла сказка — прекрасная, рождественская сказка, но Реджи ворвался и уничтожил все волшебство.

— Я ведь обещал тебе, что скоро разбогатею, — сказал Реджи и встал передо мной на одно колено, забирая мою руку в свою.

— Лучше отпусти меня, — сказала я. — Мне кажется, одно твое прикосновение может запачкать. — Сейчас я вынуждена тебе подчиниться, но не обольщайся. Выдам тебя при первой же возможности.

— Не выдашь, — сказал он с такой уверенностью, что я посмотрела на него удивленно. — Ты всегда была за меня, Бланш, и никогда не выдавала.

— Но одно дело — прикрывать за воровство яблок или за то, что ты убил соседского гуся, а сейчас…

— А сейчас я лишь добиваюсь того, чтобы справедливость восторжествовала! — повысил он голос.

— Какая справедливость? О чем ты?

— Все здесь, — он обвел рукой мою комнату, — принадлежит мне по праву. И я лишь возвращаю свое.

— Ты бредишь, — покачала я головой. — Все это принадлежит Конморам испокон веков. Или ты считаешь и себя Конмором? Ты — Оуэн, твой отец был Оуэном, и дед, и прадед. Такой славный род, а ты пал так низко.

— Зато мать была — Батори! — объявил он так, будто это все объясняло.

— И какое отношение род твоей матери имеет к Конморам?

Он произнес только два слова:

— Удушеная Дама.