— По-моему, нет, — призналась я. — Вы не сердитесь за обман, милорд?
— Ален, — поправил он меня. — Мы же решили, что ты зовешь меня по имени и никаких титулов. И я ничуть не сержусь на Бланш, я ее люблю.
— Ален, — выдохнула я и обняла его.
Спустя четверть часа из гостиной выглянула Гюнебрет и скорчила гримаску:
— Боже! Сколько можно целоваться?! Вы идете завтракать?
Все хорошо! Все так хорошо!
Я поймала себя на том, что напеваю, когда проверяла, что готовили на обед. Ален и я — никаких тайн между нами, никаких препятствий! По сравнению с этим и убийца казался просто страшным сном, который забывается, когда день солнечный и ясный.
Но когда я увидела мужа в меховом плаще, вся моя радость исчезла в единый миг.
— Куда вы собрались? — переполошилась я.
— Куда ты собрался, Ален, — поправил меня муж. — Поеду в столицу, навещу его величество.
— Ты поедешь к королю? Зачем?
— Королева — крестная мать Милисент. Как бы она не обиделась за крестницу слишком сильно. Милисент грозилась мне королевским гневом, вот я и подумал — лучше самому поговорить с королем, прежде чем до него доползут слухи. Я бы еще вчера доделал то, что мы не успели закончить, но так неправильно. Заручусь поддержкой короля, и тогда тебе точно ничего не будет угрожать, и никто не посмеет встать меду нами.
— Это., надолго?
— На неделю.
— Неделю?!. - спросила я потрясенно.
— Возможно, больше. Но Пепе останется, ты не волнуйся. Можешь положиться на него, он не подведет. Не покидай Конмор, что бы ни случилось. Никуда не исчезай, пока я не вернусь. Это приказ. Поняла?
— Да, Ален… — прошептала я, приникая к нему.
— И не надо плакать, милая, — сказал он ласково.
— Но я не плачу…
— Тогда почему эти слезы?
Он порывисто обнял меня и расцеловал в щеки, снимая губами слезинки, которые катились из моих глаз, и сказал на ухо:
— Я вернусь и возьму тебя тысячу раз. Уже сейчас у меня все горит, как подумаю об этом. И надеюсь, что больше нам никто не помешает.
— На тысячу раз не хватит ночи, милорд, — сказала я смиренно, чем рассмешила его.
— Вот это уже моя Бланш, — сказал он. — Но не зови меня «милорд». У меня есть имя.
— Ален… — прошептала я, чувствуя такую тоску, словно прощалась с ним навсегда.
— Все будет хорошо, маленькая, — утешал он меня, гладя по голове и спине. — Ну, мне пора.
Проводив его, я поднялась на башню и смотрела, как сани уносятся по белоснежному полю, пока они не исчезли из виду.
77
День прошел в обычных хлопотах, и хотя я знала, что мой муж вернется домой только через неделю, все равно часто поглядывала в окно. Гюнебрет не разделяла моей грусти — лишь досадовала, что отец не взял ее с собой в столицу. Прошел следующий день, за ним начался следующий… Я вспоминала все слова, что говорил мне Ален, вспоминала каждое его движение, каждый взгляд — и была счастлива. Он вернется, он непременно вернется. И принесет добрые вести. Потому что король не может не отнестись с пониманием к жизни верного вассала.
Взглянув в очередной раз в окно, я увидела, как Гюнебрет бежит по направлению к саду в своей серой шубке, опушенной беличьим мехом. Я пыталась привить девушке любовь к женской работе — к рукоделию, увлечь искусством приготовления сладостей, но Гюнебрет любила только охоту, собак и лошадей.
Поэтому оставалось лишь смириться.
Верной тенью за мной следовал Пепе. Иногда мы разговаривали с ним о графе. Мне казалось, что так я становлюсь хоть немного ближе к мужу.
— Все будет хорошо, миледи, — утешал меня Пепе, считавший, что я нуждаюсь в утешениях.
Я не волновалась, но все равно благодарила его за участие.
Чтобы не изнывать от безделья, я решила привести в порядок потайную комнату. Пусть мне было неприятно заходить туда, где мой муж в одиночестве пытался победить собственные страхи, употребляя убийственное зелье, но это было лучше, чем сидеть у окошка и глядеть на белый безмолвный мир.
Пепе устроился в коридоре, а я отперла дверь и первым делом собрала все пыльные и засаленные тряпки с лежанки. Можно было привлечь к этому слуг, но я посчитала, что должна сама победить проклятую комнату — превратить ее из логова зверя в обыкновенное жилище.
— Твоя тайна раскрыта, — бормотала я себе под нос, обращаясь к комнате, как к живой. — Больше ты никого не запугаешь.
Чтобы поскорее избавиться от пыли, я открыла хрустальное окно — Пепе помог мне справиться с рамой, примерзшей к обкладу. Морозный воздух бодрил, и слышалась песня, которую распевала Барбетта, ощипывавшая под навесом кур:
— Уедем ко мне, красавица Мод,
Ты мне всех дороже и всех милей! А чтобы ты знала мою любовь, Получишь всё после смерти моей.
Получишь дом, и пашню, и скот,
Я в том поклянусь и печать приложу Поедем со мной, красавица Мод, Любовь я на деле тебе докажу!
Я слушала эту наивную песню и улыбалась. Теперь, когда мы с Аленом покончили со всеми тайнами, когда нашей любви ничего больше не угрожало, даже простенькая народная песенка отзывалась в моей душе волшебными напевами.
Когда Ален приедет, я встречу его самыми вкусными кушаньями, окружу самой нежной лаской, а в спальне… Щеки мои загорались при одной только мысли о том, что произойдет, когда он сожмет меня в объятиях. И никто не встанет между нами, никто не помешает.
— Ты мне обещал после смерти своей Отдать дом и пашню, гусей и коня!
— И я не солгал, Мод, ты всех мне милей, Но все же умрешь ты раньше меня…
Боже, да что там поет Барбетта? Упоминание о смерти было так некстати этим снежным утром. Но к счастью, Барбетта закончила с курами и вернулась в дом, а я вздохнула спокойно, продолжая наводить порядок в потайной комнате.
Вытерев пыль и начистив до блеска подсвечники и каминную решетку, я застелила постель свежим бельем и оглядела комнату с чувством глубокого удовлетворения. Все сверкало, оставалось лишь выскоблить пол, но это я решила отложить на потом. Здесь можно поставить кушетку, постелить толстые ковры, а стены обить восточными тканями. Пройдет время, и эта комната окончательно превратится в уютное убежище, где так забавно будет прятаться от всего мира.
Я вышла из комнаты и заперла ее на ключ. Теперь не было необходимости прятать его,
