— …так и скажи, что никогда!
Открыв глаза, я попеняла себе, что слишком много думаю о бале, раз вижу его во сне и слышу графский голос. А голос де Конмора не утихал:
— Кто согласится на такое? Кто?!
Нет, это не сон.
Я вскочила, прижимая корзину к груди. Сомнений быть не могло — этот голос я узнала бы из тысячи. У Вильямины был сам граф!
Ступени на лестнице заскрипели, я заметалась по комнате, не сообразив, что лучше всего было бы выскочить за дверь, и драгоценные секунды были упущены.
— Согласится или нет — не мое дело, красавчик! — раздался надтреснутый голос Вильямины. — Только я тебе всю правду сказала!
— Старая шарлатанка! — ответил граф грубо.
Не придумав ничего лучшего, я встала за камином, вжавшись в стену, и затаила дыхание.
Посетителем и в самом деле оказался де Конмор. Хотя он и озаботился надеть маску, я узнала его по меховому плащу, длинным черным волосам и бороде. Мое укрытие оказалось ничтожным, и как я ни пыталась остаться незамеченной, он увидел меня. Глаза из-под маски так и сверкнули, но он не замедлил шага, и не вышел — а вылетел из дома прорицательницы, хлопнув на прощанье дверью. С потолочных балок слетела сажа, и со второго этажа спустилась Вильямина — наряженная для приема знатного гостя в красную юбку с продольными черными полосами, мужской бархатный камзол — порядком засаленный и протертый на локтях, и головной платок, который она повязывала на восточный манер — тюрбаном.
Прорицательница хихикала, потирая сухонькие ладошки, и сразу высунулась в окно, провожая гостя. В комнату дохнуло холодом и свежестью снега.
— Браслетик не потеряй! — крикнула старуха, продолжая посмеиваться. — Вдруг да найдешь, кому его подарить!
— Госпожа, — позвала я ее.
— Кто тут еще? — она закрыла окно и уставилась на меня подслеповатыми глазами.
— Это Бланш Авердин, — сказала я, почтительно кланяясь.
— А! Белозубая улыбка! — узнала меня Вильямина. — Зачем пришла? Хочешь погадать на богатого жениха?
— Вовсе нет, — засмеялась я. — Господин Маффино присылает вам скромный подарок в честь нового года, просит помнить и заверяет, что сам вас никогда не забудет.
— Балабол Джордж прислал гостинцы? — старуха взяла корзину и принялась рыться в ней. — А конфеты есть?
— Самого лучшего качества, — заверила я ее. — Я сама приготовила их только сегодня утром. Кушайте на здоровье.
— Точно не хочешь, чтобы я погадала? — спросила Вильямина, сразу засовывая в рот сладости. — Погадаю бесплатно, не зря же ты тащилась в такую даль.
— Ну что вы, госпожа! Вы позабыли, что мы теперь живем рядом с вами? Всего-то в двух улицах…
— А, ведь твой папаша помер, — вспомнила она. — Так тем более надо разложить карты! Твои сестрюльки, поди, тоже не замужем?
— Они идут на графский бал и надеются, что там им повезет.
Старуха что-то пробормотала с набитым ртом, я ничего не поняла и на всякий случай снова поклонилась:
— Ну, я пойду, доброго вечера.
— Подожди, я тебе кое-что скажу, Бланш Авердин, — старуха прожевала конфету и заговорила чистым, ясным, совсем не старческим голосом. — Когда встретишь что- то страшное — то не бойся. Все страхи человек придумывает сам, и они крепко сидят у него вот тут, — она постучала себя по лбу указательным пальцем. — Хорошо, когда хватает ума победить собственные страхи, а если ума нет… — она развела руками и покачала головой. — Поэтому ничего не бойся, и все страхи исчезнут.
Я не сразу нашлась с ответом на эту странную речь, но потом поблагодарила:
— Спасибо, госпожа. Все, что вы сказали, я сохраню в памяти. Еще раз доброго вечера!
— Иди, иди, миледи, — сказала старуха и засунула в рот еще одну конфету.
Я направилась домой, посмеиваясь над чудаковатой старухой. В предсказания я не верила ни на грош, и меня позабавило, что граф де Конмор бегал в наш бедный квартал. Интересно, о каком браслете говорила Вильямина? Кому граф должен был его подарить? Шла ли речь о той самой девице, которая истерзала его душу?
Размышляя об этом, я добралась до своего дома, и едва переступила порог, как очутилась в незнакомом разноцветном мире, где все вертелось, кружилось, благоухало духами и шипело раскаленными утюгами. Две девушки, призванные помощницами в этот волнительный день, стояли перед Анной и Констанцой, подрубая подолы платьев. Матушка, облаченная в новое платье из черного шелка, укладывала золотистые локоны Констанцы в затейливую прическу. Из-за нехватки средств пришлось отказаться от услуг парикмахера. Крохотная диадема с жемчужинами — украшавшая еще нашу бабушку, придала облику Констанцы аристократизма и изящества. Анна осталась без фамильных украшений, но ее волосы матушка украсила шелковой розой, и получилось очень даже неплохо.
— Вот и ты, Бланш! — матушка бросила на меня рассеянный взгляд. Причешись, я сделаю прическу и тебе.
— Мама, мне бы не хотелось… — начала я.
Но матушка перебила меня:
— Нам придется лгать графу, что ты лежишь с приступом мигрени?! Не будь кокеткой, Бланш! Я подшила твои туфли, они на столе.
Я со вздохом взяла свои потрепанные туфельки. Когда-то они были новенькими, атласными, с жемчужными розетками. Матушка постаралась придать туфлям приличный вид, но все равно их унылость резко контрастировала с новизной платья. Если только не подшивать подол, чтобы обувь не была видна?
Констанца и Анна щебетали, как малиновки, а у меня было тяжело на душе, и совсем не радостно на сердце. С большим удовольствием я осталась бы дома, но строгий взгляд матушки заставил подчиниться.
Причесавшись и умывшись, я надела нижнюю рубашку — на тонких бретельках, и при помощи девушек нырнула в розовое облако, которое мне поднесли. Платье было немного широковато в талии, но матушка тут же зашила его по спинке, да так, что я еле могла вздохнуть. С моей прической у нее было куда меньше забот, чем с прическами сестер — она просто приподняла мои темные кудри на затылке, оставив концы свободно падать на плечи и спину.
— Надо чем-то украсить волосы, — матушка отцепила от пояса платья бутоны роз. — Вот, они прекрасно подходят. Очень нежно и ярко.
— Благодарю, мама, — сказала я, разглядывая собственное отражение.
Там, в зеркале, отражалась незнакомая девушка — тонкая и изящная. Даже удивительно, что этой девушкой была я. Казалось, бесконечно много лет мое отражение не радовало меня так, как сегодня. Пожалуй, я чересчур бледна, но в моде аристократическая бледность, так что это к лучшему. По крайней мере, Реджинальд не будет разочарован, увидев меня.
— Реджинальд будет очарован, — сказала мама мне на ухо, будто прочитав мои мысли.
Я застенчиво улыбнулась, и отражение в зеркале
