— Так не должно быть.
Таня не узнала свой голос — она вдруг заговорила так, словно ее горло пару раз изнутри полоснули ножом.
Медузия посмотрела на нее и слабо улыбнулась.
— Не должно. Но это есть.
— Но ведь академик… бессмертен? — слабо прошептала Таня и неуверенно добавила. — Был?
— У всего есть своя плата. За все и за всех. Это плата Академика Сарданапала Черноморова за нас: за нашу надежду, за нашу силу.
Страшная догадка кольнула Гроттер, но пока она додумывала свою мысль, Медузия уже ушла.
— Он отдал бессмертие за магию Глеба? — и Вани, осталось подвешенным в воздухе. Вани не было. Не было и его магии. Не стоило упоминать, что Сарданапал умер за то, что погибло раньше него.
Тане никто не ответил. Медузия уже стояла у преподавательского стола, собираясь с силами — и заговорила. Громко и уверенно, выделяя каждое важное слово. Заговорила так, словно ничего не произошло и все живы. Таня ощутила огромное, ни с чем не сравнимое уважение к этой женщине, откладывающей свою печаль и боль в дальний ящик. Толпе нужен был человек, который скажет, что делать дальше. Как жить дальше. И как дальше сражаться. Толпа его получила.
Лишь Гроттер не слышала того, что говорила Медузия. Слова пробивались даже не через вату — они пробивались через туман мыслей и не могли пробиться. Таня почувствовала, что рядом с ней кто-то стоит, а потом наткнулась на взгляд Бейбарсова. И почему-то именно этот взгляд подарил ей надежду.
***
…Она сходилась с Бейбарсовым медленно — даже не сходилась, а скорее подходила к нему, ища надежду и спасение. Таня даже не могла воскресить в памяти весь этот процесс: она помнила тот миг в Зале Двух Стихий, когда Глеб впервые стал для нее опорой и поддержкой, а потом сразу же появлялось воспоминание об утре, когда она проснулась в его комнате с четким осознанием того, что все на своем месте. Промежуточного состояния в ее памяти уже не было. Просто в одну секунду Глеб Бейбарсов, бывший для нее непонятным некромагом, стал всем.
В Зале они появились вместе; вместе сели за стол, и Таня положила голову на его плечо, набираясь силой перед очередной бойней. Чума нападала методично, с сумасшедшим упорством и постоянством, пытаясь измотать защитников Тибидохса. Ужас и ступор первых дней прошел, самых слабых выкосили первые дни войны — поэтому живые отбивались настолько остервенело, что преимущество Чумы медленно таяло.
Но все же оно пока было. Кроме того, у Чумы-дель-Торт было самое важное: у нее была неубывающая армия.
К нежити стандартной, понятной и сильной лишь в сумме добавилась сила новая и неукротимая, созданная фантазией колдуньи. Восстали мертвяки. Кружили в воздухе Мертвые Грифы. Земля исторгала из себя чудищ настолько страшных и кровожадных, что у них до сих пор не было названия. Было заклинание, способное вернуть их в бездну — этого достаточно.
Это ждало защитников Тибидохса каждый день, и выдержать подобный темп даже не физически, а морально, было практически невозможно. Каждый искал свою силу в чем-то или ком-то другом.
Таня сегодня нашла ее в Глебе Бейбарсове. Нашла окончательно и бесспорно-ясно, утвердившись в мысли, что здесь ее жизнь. Сарданапала Черноморова не было уже месяц: некому было сказать, что некромаг несет лишь смерть. Да и посчитал ли академик сейчас именно так?
— Таня?
Ягун поймал ее в одном из безлюдных коридоров, куда Таня свернула после завтрака. Это был ее каждодневный ритуал: прижаться лбом в чуть прохладной стене замка и вести с ним мысленный диалог.
— Ягун.
— Таня… — Ягун стоял, желая что-то сказать, и Таня поняла, что отчаянно хочет сбежать. Потому что сейчас они поругаются. А что будет… потом? — Таня… Ты его предаешь?
— Кого? — усталый голос. Полное нежелание понимать двусмысленные фразы.
— Ваню. Я уверен, что он не хотел бы, чтобы его любимая девушка бросалась в объятия некромага, быстро забыв о своей предыдущей любви, стерев из памяти старого друга.
Раздражение даже не появилось.
— Идет война, Ягун. Любое событие, каким бы долгим оно не было в мирной жизни, ускоряется в несколько раз. Я не забыла о Ване — но сейчас мне нужно большее, чем воспоминания о былой любви. Мне нужен человек. Как у вас с Катей.
— Причем тут я и Катя? Некромаг — он всегда некромаг, Таня, и неважно, война кругом или нет. Он убивает тебя, мамочка моя бабуся, посмотри же…
— Он? Меня убивают друзья, неспособные понять меня, Ягун! Меня убивает нежелание этих друзей меня понять. Конечно, у тебя есть Катя — тебе есть к кому возвращаться и ради кого жить. Так же, как и ей. В вас живет ваша любовь, Ягун! А что есть у меня: мертвые воспоминания о Ваньке? О мертвом нужно помнить, но отнюдь не тогда, когда оно постоянно рядом с тобой, постоянно в тебе. Нужно помнить о живых, нужно жить живыми. Мне жаль, что меня окружают друзья, которые меня не понимают…
— Тебе жаль, что я твой друг? Бейбарсов убивает тебя, Таня.
Вспышки заклинаний, круглые сгустки энергии, несущие смерть, орда нежити. Таня сражалась уверенно, зная, что ничто ее не достанет. Рядом держался Бейбарсом, легкими движениями руки очищая пространство перед собой. Параллельно он держал щит над Таней, укрывая ее от опасностей.
Он не убивал ее — он защищал.
Он защищал ее постоянно, словно боялся, что Таня в одно мгновение станет лишь мертвым воспоминанием. Защищал рьяно и отчаянно, как зверь защищает свою добычу.
Ее защищал Глеб. Ягуна не защищал никто.
В тот же вечер, стоя над мертвым телом друга, Гроттер отчаянно жалела, что последними ее словами, сказанными внуку старой богини, были жестокие слова сожаления о годах дружбы. Таня сожалела, что последний их разговор стал именно таким: без криков и угроз, но с фразами, бьющими больнее заклинаний.
Таня очень хотела сказать Ягуну: «Прости», хотя бы сейчас, хотя он ее уже не услышит. Она собиралась с силами, напрягала голосовые связки, разлепляла не слушающиеся губы — но так и не смогла ничего произнести. Это
