Грохоча обувью, по лестнице к ним сбежали двое: полицейский, у которого кончились патроны в пистолете, и незнакомый Максиму парень.
— Василий Степанович сказал проконтролировать, что у вас всё нормально.
— Конечно, нормально, — недовольно подтвердила продавщица. — Я, кстати, с ними иду, — добавила она, и вдруг закашлялась, надсадно, долго.
Максим ожидал, что эта фраза вызовет споры и уговоры передумать, но парни лишь кивнули, синхронно, как по команде. Встали рядом, во все глаза глядя за окно. Катя сама не замечая, опять сжала ладонь своего друга, и лишь по этому было видно, что девушка нервничает. На вид же, она выглядела почти безмятежно.
«Соберись, сконцентрируйся на предстоящем, — приказал себе Максим. — Потом будешь рассматривать окружающих, дались тебе эти люди!»
Потеснив смотревших в окно людей, он изучил доступный участок пространства.
— Никого, вроде. Открывайте, пойдём мы.
— Пять минут ожидания, стоим, смотрим по сторонам, — возразил ему полицейский. — Если никого нет — тогда открою.
Минуты бежали вяло. Катя, устав пялиться в окно, прошлась по сувенирной лавке, взяла с полки магнитик, прилепила его к какому-то гвоздику, торчащему из стены. Продавщица посмотрела на это неодобрительно, но ничего не сказала. Видать за прошедшую ночь смирилась со многими вещами. Пять минут давно прошли, Максим уже хотел поторопить полицейского, но в этот момент сверху спустился по лестнице ещё один парень.
— Ничего и никого во всех направлениях, — отчитался он.
— Вам пора, — полицейский отодвинул засов и открыв дверь, осторожно за неё выглянул.
Максим, а следом за ним и Катя с Любой вышли из здания музея. Остановились, обозревая окрестности, не в силах сделать первый шаг от двери.
Запах, слабо ощутимый в здании, к которому они за ночь принюхались и перестали замечать, стал сильнее, и резче. Небо не просматривалось — лишь серая муть, висящая над головой, низкая, мрачная, точно физически давящая на людей. Катя дёрнула парня за рукав и указала вправо — там, земля была перекопана, выворочены целые пласты, будто здесь поработал небольшой бульдозер. На мягком грунте и на траве отпечатались непонятные росчерки, глубокие, очень характерно расположенные, точно здесь, прямо по земле, катался некий безумный конькобежец. Отчего-то вспомнился жуткий рёв, слышанный ими прошлой ночью. Максим отвернулся. Смотреть на эти следы было неприятно и, честно говоря, жутковато. Неужели в их городе теперь бродит ещё и вот такое? Откуда?!
Они стояли, не в силах отойти от приютившего их на ночь здания. Возможно если бы Катя или Люба что-нибудь произнесли, невидимые оковы спали бы, но они молчали, и Максим стоял, чувствуя, как царящая в этом месте тишина начинает давить всё сильнее и сильнее.
Из Фраскатти в старый Рим вышел Пётр-Астролог.
Свод небес висел над ним, будто дивный полог.
Он глядел туда, во тьму, со своей равнины,
И мерещились ему странные картины.
Девушки с удивлением посмотрели на Максима, а он, смутившись, пожал плечами.
— Навеяло…
— Вы полны сюрпризов, молодой человек, — Катя кончиками пальцев коснулась его ладони, провела по ней, тихонько погладив.
— Пойдёмте, нечем тут любоваться.
Максим сделал первый шаг, и странное оцепенение в котором он пребывал пропало. Это его город. Да, он изменился, в нём поселились новые, невероятные создания, опасные, возможно хищные, но всё равно, это его город! Здесь можно его заставить прятаться, можно за ним гнаться, можно убить в конце концов, но заставить его бояться — это будет слишком. Сам того не замечая, он едва слышно бормотал:
— Это будет слишком… Это будет слишком… Вы слышите, уроды, это будет…
Девушки ни о чём не спрашивали.
Широким размашистым шагом Максим шёл к своей машине, позади по асфальту топали спутницы. Как звонки оказывается шаги, как они громки, когда вокруг царит подобная тишина. Слева, наперерез им, побежало нечто небольшое, плоское, чёрное. Сердце бухнуло, шаг сбился, и напрягшийся Максим не сразу понял, что это всего лишь пакет, гонимый слабым ветерком, скользит над тротуаром.
— Господи спаси… — послышался сзади напряжённый голос Любы. — Я чуть со страху не померла.
Достигли машины, которая так и простояла с отключенной сигнализацией всю ночь. Никому теперь не нужная. Лишь сев в кабину, почувствовали себя спокойнее. Привычный запах салона, привычное ощущение руля в руках — Максим словно ненадолго вернулся во вчерашнее утро, такое мирное и даже в чём-то предсказуемое. Рядом щёлкнул ремень безопасности. Покосившись на Катю, он покачал головой.
— Зачем?
— Привычка… — девушка погладила чёрную полосу, прижавшую её к сидению. — Так спокойнее.
Последовав её примеру, Максим и в самом деле почувствовал себя почти в безопасности. Заведя двигатель, они тронулись. Обогнули серую машину с мёртвым водителем, проехали парковку. Уже выезжая на дорогу, объехали нечто чёрное, бесформенное, лежащее на обочине. Мелькнуло белое лицо, раскрытый словно в беззвучном крике рот.
— Господи спаси… — зашептала вновь Люба с заднего сидения.
Катя отвернулась, губы её дрожали, а Максим крепче сжал руль в руках.
— Оленька, — беззвучно произнёс он. — Мы идём.
Глава 12. Воскресенье. Утро
Паша Зарубный стоял на балконе четвёртого этажа. У ног дышал и колыхался бесконечный серый океан, разлившийся по всей улице, взявший в свои оковы дома, накрывший фонарные столбы и машины, невысокие декоративные кустарники и нижнюю часть деревьев. Приложив немного воображения, можно было представить, что он стоит на палубе корабля, бесстрашно идущего навстречу близящемуся шторму. Не было раскатов грома, не было ветра, рвущего паруса, но Паша всей своей пропитанной алкоголем душонкой, ощущал этот шторм, ощущал, что их корабль уже ступил в него, и с каждым часом отдалялся всё дальше от безопасных, спокойных вод. Что ж, он, Паша Зарубный по кличке Корсар, готов, он примет этот бой и выйдет из него победителем.
Кличка Корсар, если честно, не прилипала. Раньше. До сегодняшнего дня. Потому что именно сегодня Паша нашёл старинную капитанскую треуголку, и водрузив её на свою коротко стриженную дурную голову, почувствовал нечто особенное, бесшабашный задор безнаказанности. А ещё, потому что сегодня он впервые «взял на абордаж» квартиру и впервые убил человека. Вспомнив об этом, он передёрнулся, но тут же оскалил лицо в как ему казалось, кровожадном выражении. И пусть это была всего лишь бабка-самогонщица, для него это был поступок. Или даже ПОСТУПОК, который окончательно сломал нечто в его душе, и так уже надломленной проведённой на улице ночью.
Возглавляемая Пашей банда сидела в подвале не долго. Откричали десяток песен, и едва не подрались, сами не понимая за что или из-за чего. Так бывало часто. Компания бухала, собравшись почти в полном составе — всемером, не считая женщин, — бессменных Маринки и Светки, но их они никогда не считали. Как шутили сами: курица — не птица, баба — не мужик. Говорили так в присутствии этих самых баб,