Грег протянул мне знакомую коробочку с часами. Струящаяся тьма оникса и тихий шелест рубиновой россыпи некстати напомнили мне о безумице, вдруг окатив подозрением, что она могла приложить руку к последним событиям… А если письмо написала она, чтобы?.. Чтобы что? Бред! Я разозлился и захлопнул крышку. Привратник с надеждой сообщил, жадно глядя на коробочку:

— Мастер Гральфильхе просил передать, что его подарок возврату не подлежит. Если ваша возлюбленная его не примет, то можете… ммм… оставить его у меня, я найду ему применение…

— Ммм! — раздалось позади меня.

Настроение мгновенно сделалось хуже некуда. Почему этот балбес шляется где попало в такое время? Лука радостно бросился ко мне, улыбаясь от уха до уха и с интересом поглядывая на коробочку.

В его светлых глазах не было ни тени вины. Так смотрит и виляет хвостом щенок, изгрызший ремень и напрудивший в тапки хозяину, но продолжающий ластиться к руке. Я схватил паскудника за шиворот.

— Гаденыш! Тебе что было сказано, а? Ты почему отпустил Сигизмунда?

Мальчишка жалобно мычал, но я был слишком зол, волоча его за собой по лестнице. Впихнув Луку в номер, я потянулся за ремнем.

— Снимай штаны!

— Ммм!!! — дернулся он.

— Ты понимаешь, что юноша едва не погиб из-за тебя? Остолоп ты шкодливый! Драть тебя — не передрать!

Я изловил его, перекинул через колено и приспустил штаны, а после отходил для острастки несколько раз ремнем по заднице. Уже после первого удара и жалобного вскрика Луки мой гнев исчез. Глупо злиться на дурачка, когда сам виноват во всем, кругом виноват… Я отпустил его. Получивший свободу мальчишка торопливо подтянул штаны и отполз в угол, откуда всхлипывал, растирая задницу и затравленно поглядывая на меня. Я махнул рукой и принялся раздеваться.

— Ммм! — выкрикнул Лука из угла, сверкнув в темноте очками.

В их отблеске мне почудилось нечто угрожающее.

— Слушать надо, что тебе говорят. А то в следующий раз будет не ремень, а розги, — пригрозил я и, вспомнив приютское воспитание, мстительно добавил, — смоченные в соленой воде!

— Мммммм…

Лука шустро уполз в другую комнату и захлопнул за собой дверь. Я обессилено рухнул в постель. На прикроватной тумбочке стоял заботливо подготовленный слугой стакан молока с медом, правда, уже остывшего. Запоздалое раскаяние шевельнулось в душе. Я залпом выпил молоко и хотел было пойти извиниться перед мальчишкой, но свинцовая усталость накатила на меня тяжелой волной. Я всего на мгновение сомкнул глаза…

… а проснулся от обжигающей тяжести в груди. На мне верхом сидела безумица, играя перед лицом острым лезвием.

Я дернулся, и запястья резануло острой болью. Руки были разведены и крепко привязаны к спинке кровати. От ужаса перехватило дыхание, я открыл рот, чтобы позвать на помощь, но Хриз приложила палец к моим губам и прошипела:

— Только пикните, и Лешуа конец… — она сделала характерное движение, проведя себя ребром ладони по горлу.

Мысли лихорадочно заметались. Дерек пошел за Милагрос и угодил в ловушку? Безумица его похитила?

— Не смейте, — выдохнул я, мотнув головой, — не смейте его трогать!..

— Шшш… — она змеей изогнулась и достала с тумбочки… миску с помазком. — Не захотели по-хорошему… будет по-моему…

Я окаменел. Неужели она заявилась сюда для того, чтобы… побрить меня? Это же бред! Или сон? Один из тех жарких влажных кошмаров, тревожащих дух и иссушающих плоть запретным желанием? В лунном свете безумица казалась призрачным видением греха, заставляя сомневаться в собственном разуме…

Я повернул голову и скосил глаза. Запястья были надежно перевиты толстой веревкой. Я напряг мышцы так, что вздулись вены, но бесполезно. Хриз уверенным жестом взяла меня за подбородок и принялась намыливать его.

— Вы… ненормальная? — выплюнул я вместе с мыльной пеной. — Какое вам дело до моей щетины?..

Я осекся, потому что безумица похабно ухмыльнулась и поерзала на мне. Господи, на ней ведь надета моя рубашка, под которой… ничего нет…

— Вы все правильно поняли, господин инквизитор, — подмигнула она и мазнула пеной мне по носу. — Сначала побрею, потом буду насиловать. Долго и со вкусом. Пора возвращать долги…

В ее руке сверкнуло лезвие. Безумица сосредоточенно склонилась надо мной, откинув с плеча собранные в хвост волосы, и принялась брить. Я взбрыкнул и попытался спихнуть ее с себя. Хриз шлепнула меня по щеке.

— А ну тихо! А то побрею еще и там… — она кивнула себе за спину, и я похолодел. — А если проснется ваш слюнявый идиот, то придется и его… оприходовать…

Безумица глумливо ухмыльнулась и продолжила свое занятие. Я затих, прикрыв глаза и отчаянно пытаясь сообразить, что делать. Даже если проснется Лука, едва ли он поможет… только сам пострадает. Лешуа в соседнем номере нет, на этаже меня никто не услышит… Разве что докричаться до привратника? Но начни я орать, Хриз просто заткнет мне глотку кляпом и продолжит… А Лука и Лешуа? Имею ли я право рисковать их жизнями? Как же унизительно быть захваченным вот так, врасплох, в собственной кровати, не имея возможности позвать на помощь и дать отпор похотливой извращенке… Разум отказывался верить в происходящее. Должен быть выход!

— Вы мне отвратительны. Чудовище! Убийца! Колдунья! — я осторожно повышал голос, чутко прислушиваясь к шорохам. — У вас ничего не получится! Убирайтесь!

— Не старайтесь, никто не проснется… — фыркнула мерзавка, раскусив мой замысел. — Пара капель сонной травы творит чудеса не только с вами…

Она кивнула на пустой стакан на тумбочке и продолжила соскабливать щетину с моего подбородка, от усердия высунув язычок. Я протестующе мотнул головой, и щеку обжег порез. Хриз остановилась, злобно сверкнув глазами, задрала мне голову, больно ухватив за нос, и продолжила занятие. Она ничего не боялась и дрожала лишь от возбуждения.

Кожу покалывало. Хриз промокнула остатки пены полотенцем, потом щедро мазнула сметаной и похлопала меня по щекам.

— Вот и чудненько, — ее глаза сделались совершенно безумными. — Ваша кожа вновь нежная и гладкая, как попка у младенца…

Она прильнула ко мне в поцелуе и жадно провела языком по щеке, как будто пробовала на вкус качество собственной работы.

— Что вы сделали с Лешуа?

— Похитила, — шепнула она мне в ухо и чуть прикусила за мочку.

Я чувствовал жар ее разгоряченного похотью тела. И предательский отклик собственной плоти, вопреки воле становившийся все сильнее и мучительнее. Надо взять себя в руки. Воспользоваться моментом. Выяснить подробности. Чтобы потом схватить. Дрянь.

— И если хотите получить его обратно живым, а не по кусочкам, как вояжича Арметино, заплатите мне три тысячи золотых…

Она целовала меня в шею, изгибаясь и прижимаясь всем телом. Кончики ее волос щекотали мою грудь и пахли лавандой.

—