– Позволь мне успокоить тебя, принцесса, – сказал я. – Моя нога никогда, правда, не ступала по землям Ливии, но и здесь, в Риме, я кое-что слышал о ней. Вандалы – народ мореходов, это правда, и они действительно готовы сражаться за то, чтобы освободить моря для своего собственного флота. Но любой купец скажет тебе, что со временем вандалы сделались весьма преуспевающими и богатыми. И теперь они вкладывают свои богатства в вещи значительно более изысканные, чем военные корабли или укрепления. Трасамунд как раз закончил в Карфагене строительство амфитеатра, а термы, я слышал, в Ливии – самые большие за пределами Египта.
– Меня также беспокоит и другое, – сказала Амалафрида. – Только посмотри, что вандалы сделали с Римом всего лишь каких-то сорок лет тому назад. Да ведь следы их нашествия до сих пор видны: эти дикари разрушили самые великолепные в городе здания и монументы.
Я покачал головой:
– Ничего подобного! Это сделали сами римляне, и уже после вторжения вандалов. – И я объяснил Амалафриде, как преступно расхищались строительные материалы, из которых были возведены эти здания. – Когда здесь побывали вандалы, они, конечно, разграбили то, что можно было унести, но в остальном они были очень осторожны и старались не повредить сам Вечный город.
– Это правда, Торн? Тогда почему же вандалы повсюду известны как некультурные дикари и разрушители всего прекрасного?
– Не следует забывать, принцесса, что вандалы – ариане, как ты и твой благородный брат. Однако, в отличие от Теодориха, короли вандалов никогда не были терпимы к католикам. Они изгнали католических священников со своих земель в Африке, что вызвало возмущение римской церкви. Таким образом, когда вандалы осадили и разграбили этот город, римляне позаботились о том, чтобы распустить о них слухи гораздо худшие, чем они того заслуживали. Именно католическая христианская церковь изобретала, распространяла и всячески поддерживала всю ту злобную ложь о вандалах. Признаюсь тебе по секрету, я не сомневаюсь, что когда ты окажешься среди вандалов, то обнаружишь, что они ничуть не хуже всех остальных христиан.
Уж не знаю, правильным ли было мое мнение о вандалах, потому что сам я никогда не бывал не только в Карфагене или в каком-либо еще городе Африки, но и даже в Ливии. Но зато мне известно, что Амалафрида оставалась королевой и супругой Трасамунда вплоть до его смерти, которая случилась через пятнадцать лет, а это, полагаю, вполне можно счесть доказательством того, что сестра Теодориха не считала свою новую жизнь такой уж нестерпимой.
Я вернулся в Равенну как раз к тому времени, когда принцесса Тиудигото готовилась отправиться в Аквитанию для того, чтобы выйти замуж за короля визиготов Алариха. Поэтому я попросил разрешения у Теодориха сопроводить его дочь вместе с ее многочисленной свитой до Генуи, дабы самому увидеть наконец Лигурийское море. По пути туда Тиудигото, так же как она делала и будучи еще совсем девчонкой, делилась со мной многими своими мыслями и переживаниями, особенно беспокоясь, как и всякая девица, относительно некоторых аспектов брака. Я всячески, словно был ее родным дядюшкой (или, лучше сказать, тетушкой), старался помочь Тиудигото: дал ей несколько конкретных советов, которых она не смогла бы получить даже от своего любящего отца или же заботливых служанок (потому что ее отец не был женщиной, а служанки вряд ли имели возможность насладиться таким обширным опытом, какой был у меня). В дальнейшем я не получил благодарностей от короля Алариха, да и не ожидал их, но все-таки надеюсь, что сего монарха немало порадовал тот необычный темперамент, которым обладала его молодая жена.
К тому времени, когда я вернулся из Генуи в Равенну, племянница Теодориха Амалаберга уже готовилась отправиться к тюрингам, в далекий северный край, чтобы выйти там замуж за короля Херминафрида. Когда очередной свадебный поезд отбыл, я немного проводил и ее тоже, потому что у меня самого имелись причины отправиться в том направлении – надо было нанести визит в свою усадьбу в Новы, которой я, как хозяин, пренебрегал вот уже много лет. Поскольку мы с Амалабергой были знакомы совсем немного и не являлись старыми друзьями, как с Тиудигото, мы не делились секретами, так что она вступила в брак не настолько хорошо подготовленной, как ее двоюродная сестра. Честно говоря, я вообще сомневался, что Херминафрид оценил бы какие-нибудь изысканные умения своей супруги. Тюринги были всего лишь кочевниками и не слишком цивилизованным народом, а их столица Исенак[416] на самом деле была всего лишь большой деревней, поэтому я полагал, что и их король обладал соответствующим вкусом и наклонностями.
В любом случае по мере нашего продвижения от Равенны на север мы с Амалабергой с одобрением замечали большие группы людей, работающих на бывшей старой Виа Попилиа: они изготавливали крепкие стройматериалы из вулканического песка, укладывали каменные плиты, разравнивали раствор и утрамбовывали землю – то есть делали настоящую римскую дорогу. Издали мы, путешественники, могли также видеть облака пыли, которые вздымались на западе: это свидетельствовало о том, что там трудились такие же группы строителей, восстанавливающих давно разрушенный акведук, чтобы с его помощью подвести к Равенне еще больше свежей воды.
Мы с Амалабергой расстались в Петовии. Ее поезд продолжил двигаться на север, а я повернул на запад, вновь направляясь на ту дорогу, которая привела меня и всех остальных остроготов в Италию. Пока я неторопливо двигался по провинции Венеция, я увидел и другие команды рабочих: они восстанавливали в Конкордии оружейную мастерскую, которая лежала в руинах еще со времен Аттилы. И в Аквилее гавань Градо тоже была полна людей, которые везли столбы и поднимали строевой лес для новых верфей и сухих доков, предназначенных для римского военного флота. А на флоте, между прочим, появился новый praefectus classiarii, или главнокомандующий. Кто, как вы думаете? Ну разумеется, Лентин, недавний navarchus Адриатической флотилии, которого Теодорих, став королем, повысил в звании и с которым сам я с радостью встретился здесь, в Аквилее. Новые многочисленные
