Таким образом, Теодорих так и правил в Италии без имперской эгиды, используя только jus belli и свой собственный авторитет среди жителей завоеванных территорий, который все увеличивался. А вскоре после того, как мы получили эти невеселые новости с далекого востока, до нас также дошли вести и о происшествии на более близком севере, которые легли пятном на репутацию Теодориха.
В донесении говорилось, что еще одно чужеземное войско перешло в Альпах Пеннинский перевал[369] – теперь это были бургунды, которых послал король Гундобад. Однако это отнюдь не являлось дружественным жестом со стороны еще одного нашего сородича-германца, но доказывало, что Гундобад собирался воспользоваться смутой, царившей в Италии. Его войско, спустившись с гор, дошло только до пастбищ и пахотных земель в долинах на склонах италийских гор. Это были те земли, которые наши друзья визиготы уже покорили для нас на пути сюда прошлой весной, и народ там жил мирный и вполне довольный своим жребием. Теодорих не видел необходимости оставлять там свои войска, ибо в этом районе находились лишь фермы и крошечные деревушки, а ближайший судейско-маршальский трибунал имелся только в лигурийском городе Новарии. Именно поэтому бургунды и не встретили никакого сопротивления: они совершили быстрое нападение и разграбили долины, хотя особо поживиться там оказалось нечем. Затем, что гораздо хуже, они захватили в плен примерно тысячу местных крестьян и увели их через Пеннинский перевал в Альпах, чтобы сделать рабами в королевстве Гундобада.
– Вот сукин сын! – Узнав об этом, Теодорих впал в ярость. – Я стараюсь объединить нас, чужеземцев, всех вместе на основе взаимного уважения, связать дружбой. А этот tetzte Гундобад решает, что он, как жестокий Аттила, сам по себе, и угоняет в рабство людей, словно скот. Дьявол его возьми! Пусть он вечно поджаривается и мерзнет в аду!
Однако мы ничего не могли сделать, чтобы исправить положение: не бросаться же следом за бургундскими мародерами через Северные Альпы. Вопрос об этом даже не стоял, потому что надо было подчинить себе всю остальную Италию до наступления зимы. Это требовало времени, хотя и не слишком больших усилий, поскольку теперь города, большие и маленькие, гарнизоны, в которых размещались римские легионы, были склонны оказывать даже еще меньше сопротивления, чем в минувший год. Сплошь и рядом, еще не успев подойти к ним достаточно близко, чтобы отправить гонца с требованием tributum aut bellum, мы встречали посланцев, которые поджидали нас, дабы сообщить о своем решении сдаться.
Продвигаясь по югу полуострова, мы подметили любопытную особенность: очень много общин, которые вполне могли разместиться на хорошо защищаемых высоких землях, вместо этого находились в низинах, почти полностью открытых для нападения и осады. Сие обстоятельство сбивало нас с толку: занимая город за городом, мы неизменно удивлялись этому, пока наконец не поняли причину. Старый городской префект одной такой общины – я забыл, какой именно, – горестно сказал нам, после того как сдал город Теодориху:
– Если бы мой бедный город все еще стоял вон на той высоте, как когда-то, ты бы не смог так просто войти в него.
– Да неужели? – спросил Теодорих. – Но почему же в таком случае вы живете здесь? С какой стати целая община снялась и переселилась во вред себе?
– Eheu, да потому, что воры украли акведук. А без него нельзя подавать воду наверх, так что пришлось городу спуститься вниз, на берег реки.
– Воры украли акведук?! Что за бессмыслица? Ведь акведук, как и амфитеатр, невозможно перенести на другое место!
– Я имею в виду трубы. Трубы были сделаны из свинца. Воры украли их, чтобы продать.
Теодорих посмотрел на старика в изумлении:
– Как я понимаю, ты говоришь не о чужеземных мародерах?
– Нет, какие там чужеземцы. Трубы украли свои.
– А почему жители города позволили им это сделать? Вряд ли все можно было украсть за одну ночь. Мили и мили тяжелых свинцовых труб.
– Eheu, мы уже давно живем мирно и тихо. У нас нет достаточного количества cohortes vigilum[370], которые могли бы задержать воров. А императору, похоже, было все равно; Рим не посылал нам никого на помощь и вообще ничего не предпринимал. Eheu, и наш город не один такой беззащитный. Жителям многих городов, где акведуки давно развалились, пришлось спуститься с безопасных холмов в уязвимые низины.
– Так вот оно что, – пробормотал Теодорих. А затем добавил, очень напомнив мне моего старого учителя Вайрда: – Во имя Миртии, богини лени, а ведь Рим и вправду стал дряхлым, беззубым и слабым! Мы пришли вовремя.
9
В горном городке Корфиний[371], в месте, где сходились многочисленные римские дороги, мы встали лагерем на несколько дней, пока Теодорих принимал капитуляцию, знакомил городского префекта с законами, которым он будет следовать в военное время, назначал ставший уже обычным судейско-маршальский трибунал и отбирал пять contubernia[372] для пехоты, которая должна была следить здесь за порядком. Мы покинули город по Виа Салариа[373]. Я неторопливо ехал во главе колонны и болтал с Теодорихом о том о сем, когда к югу от Корфиния мы вдруг повстречались с другой небольшой колонной, которая двигалась нам навстречу: десяток всадников сопровождал красивую, запряженную мулами carruca. Когда мы все остановились, из повозки вышел седой, чисто выбритый, величественного вида мужчина и приветствовал нас. Его красные сандалии и широкая кайма на тунике безошибочно указывали на высокий ранг, а по тому, как он произнес имя Теодориха, в незнакомце сразу можно было узнать римлянина.
– Salve, Теодорикус. Я сенатор Фест. Прошу уделить мне время для беседы.
– Salve, патриций. – Теодорих ответил вежливо, но без подобострастия. Я, возможно, и испытал легкий трепет, увидев первого в своей жизни римского сенатора, однако Теодориха это нимало не впечатлило. Ведь помимо всего прочего он и сам был консулом в Восточной империи.
– Я прибыл из Рима, разыскивая тебя, – продолжил Фест. – Я рассчитывал встретить тебя гораздо ближе, но вижу, что ты вовсе не собираешься двигаться на Рим.
– Я оставил его напоследок, – беззаботно ответил Теодорих. – Или же ты заранее привез известие о его сдаче?
– Именно это я собираюсь обсудить с тобой. Не могли бы мы сойти с дороги и устроиться поудобней?
– Это армия. Мы не носим с собой стульев для удобства сенаторов.
– Ну ничего, зато я вожу.
Фест сделал знак своему человеку, и, пока Теодорих собирал офицеров и знакомил всех, эскорт сенатора быстро поставил изящный павильон, разложил внутри подушки и
