– Clarissimus dux получил немалое удовольствие, – произнес я и хихикнул. – И теперь он спит. Ну же… – Я протянул к ним руку ладонью вверх.
Стражники тоже улыбнулись мне в ответ, хотя и слегка презрительно; один из них уронил мне в протянутую руку кожаный кошель, в котором зазвенели монеты. А второй отдал мне сундучок с благовониями и притираниями и отобранные у меня украшения. Я неторопливо застегнул ожерелье на шее, приколол фибулу на плечо, а затем, также не торопясь, закрыл дверь в спальню и сказал, распутно улыбаясь:
– Разумеется, dux через некоторое время захочет повторить удовольствие. Вы, смельчаки, знаете, где меня найти, когда ваш хозяин снова возжелает меня. А теперь, если хотите, можете проводить меня…
Они так и сделали, в обратном порядке открывая передо мной множество дверей и ворот, через которые мы незадолго до этого попали во дворец, и уже на улице с ухмылками пожелали мне gods dags. Я не торопясь направился прочь, внешне оставаясь спокойным и собранным, хотя внутри у меня все дрожало от страха: а вдруг жена Туфы или кто-нибудь из домашних слуг осмелится, несмотря на строжайший запрет, заглянуть к нему.
Однако я без всяких задержек и осложнений добрался до конюшни, где Хрут уже дожидался меня с двумя лошадьми. Он уставился на мои взъерошенные волосы, грязные пятна focus и creta на лице, и взгляд его выражал одновременно вопрос, беспокойство и явное неодобрение завзятого моралиста.
Я сказал:
– Дело сделано.
– А где же маршал?
– Мы не будем сейчас его ждать. Я возьму эту лошадь. А ты поезжай, Торн нагонит тебя.
Сайон Торн действительно догнал Хрута, как только я сумел переодеться и вымыть лицо. Конь Хрута двигался легкой рысью, когда Велокс, несшийся галопом, поравнялся с ним и пристроился рядом на Виа Эмилиа. Хрут послал вперед своего скакуна более быстрой иноходью. Так мы и ехали, пока не добрались до западных окрестностей Бононии, где замедлили шаг, и Хрут смог спросить меня:
– А что, госпожа Веледа не поедет с нами на север?
– Нет, она останется – временно скроется среди врагов на тот случай, если Теодориху вдруг снова понадобится ее служба.
– Необычная служба, – заметил Хрут и с удивлением добавил: – Кажется, ее не слишком трогает, чем она занимается по приказу короля. Думаю, госпожа Веледа заслуживает награды за свою доблесть и верность, она очень искусно пользуется тем оружием, что есть у женщины. Однако не хотел бы я оказаться на ее месте. Мы должны благодарить небеса – не так ли, сайон Торн? – за то, что рождены мужчинами, а не презренными женщинами.
8
– Я сам должен был убить Туфу, – произнес Теодорих весьма сдержанным тоном: это свидетельствовало о том, что король разгневан сильнее, чем если бы он кричал. – Эта обязанность и эта привилегия принадлежат по праву мне, сайон Торн, а ты пошел вразрез с королевской властью и преступил свои собственные полномочия. Только король может быть judex, lector et exitium[363] в одном лице.
Он, я и несколько старших офицеров встретились в базилике Святого Амвросия, которую Теодорих приспособил под свой praetorium в Медиолане. Воцарилось неловкое молчание: наш суверен продолжал упрекать меня, а я стоял с опущенной головой, терпеливо выслушивая выговор, потому что знал, что заслужил наказание. Я невольно вспомнил, как поступал Теодорих с теми, кто вызвал его гнев в других случаях. Он особо не размышлял и не тратил понапрасну слова, прежде чем пронзить клинком легата Сингидуна Камундуса или сына Страбона Рекитаха. Я подумал, что только благодаря нашей проверенной временем дружбе он сек меня лишь словами.
Итак, я просто стоял и покорно выслушивал все его упреки, а сам в это время думал о других, более приятных вещах. Каждый раз, встречаясь с Теодорихом после долгой разлуки, я обнаруживал, что с возрастом он все больше походил на короля – как внешне, так и манерой держаться. Его роскошная борода, такая же золотая, как только что отчеканенный солидус, и раньше весьма впечатляла, а теперь она стала воистину диктаторской. Его поза и жесты были величавы; где бы он ни садился, он повсюду сидел словно на троне. На челе Теодориха виднелись морщины, свидетельствующие о незаурядном уме, складки на щеках говорили о том, что он не понаслышке знаком с горем, однако морщинки в уголках глаз были признаком веселого нрава, а ярко-синие, не выцветшие с возрастом глаза могли источать ярость…
Я припомнил, как еще в далекой юности, восхищаясь молодым Теодорихом, я страстно мечтал: «Акх, если бы я только был женщиной!» Теперь же, по-прежнему пылко восхищаясь этим зрелым, взрослым мужчиной, я удивлялся, почему Веледе казались столь желанными объятия молодого Фридо – или же кого-либо иного, не такого мужественного, как Теодорих. Я уж не говорю о том глубоком вожделении, какое Веледа несколько дней назад испытала к Туфе. Ее чувства, учитывая все обстоятельства, были абсолютно неуместными. Я призадумался: может ли быть такое, что мои разум и чувства играют со мной злую шутку, действуя абсолютно независимо друг от друга?
В этот момент Теодорих взглянул на меня и потребовал:
– Объяснись! Чем вызвано твое пренебрежение к праву короля убить Туфу, niu? Есть ли тебе что сказать в оправдание столь преступного своеволия?
Я мог бы заявить (и с весьма праведным негодованием), что поскольку я был обладателем высокого звания королевского маршала, то имел полное право принимать важные решения от его имени. Однако я рассудил, что не стоит лезть в бутылку, и постарался обратить все в шутку:
– Сие преступное злодеяние произошло по твоей собственной ошибке, мой король.
– Что? – Его синие глаза засверкали, а рот изумленно раскрылся, так что все присутствующие услышали тяжелое дыхание Теодориха.
– Ты сам возвысил ничтожество Торна до ранга herizogo. А затем назначил выскочку Торна маршалом. Вот голова у меня и закружилась от осознания собственного величия.
Все уставились на меня. Затем Теодорих разразился искренним смехом, к нему присоединились все его офицеры, даже мрачный старый Соа. Да уж, нет ничего удивительного в том, что я восхищался нашим королем – как и все его подданные. Он доказал, что может быть не только властным и сильным, но также доступным и сердечным.
– Акх, – произнес Теодорих, отсмеявшись, – полагаю, мне надо радоваться тому, что ты больше не предоставлен сам себе, Торн, и не очистишь в одиночку весь полуостров от моих врагов. Ты, по крайней мере, оставил мне Одоакра, чтобы я сам мог о нем позаботиться.
– И несколько римских легионов тут и там, – предостерегающе проворчал генерал Питца.
Теодорих махнул рукой:
– Вот именно, что тут и там. У них нет
