Я не знаю, бывало ли подобное когда-нибудь раньше: чтобы машины, предназначенные для того, чтобы медленно и целенаправленно разбивать тяжелые укрепления, использовали с целью сокрушать плоть, кости и мышцы живых людей. Однако совершенно ясно, что Одоакр и его войска никак не ожидали столь необычной атаки. Множество людей и лошадей были просто смяты выпущенными валунами, но наиболее сильный ужас нагнал на римлян ливень из метеоритов. Когда снаряды с грохотом попадали в ряды и шеренги легионеров, они разлетались подобно искрам; люди, увертываясь от них, нарушали порядок построения. Когда снаряды попадали в ряды конницы, то она превращалась в беспорядочную массу: люди падали, а испуганные лошади бешено скакали туда-сюда, вырываясь от тех, кто пытался удержать их на месте. Когда валун попадал в склад, загон или свинарник, то содержавшиеся там лошади, овцы и свиньи принимались беспорядочно носиться повсюду, издавая пронзительный визг, блеяние, ржание, отчаянно бодаясь и лягаясь. Когда снаряд попадал в какой-нибудь навес с провизией или снаряжением или в палатку, то от него во все стороны летели искры и валил дым, вызывая еще большую сумятицу. Шатры, рассчитанные на восемь человек, будучи сделаны из кожи, не загорались, но их теперь уже не связанные стенки путались и хлестали по мельтешащим человеческим ногам и копытам коней. Хаос повсюду воцарился такой, что, когда наши лучники добавили к ливню из камней и пламени еще и град из обычных и горящих стрел, рассеянные и деморализованные римские войска уже готовы были в любой момент отступить, не дожидаясь приказа.
Все это происходило на моих глазах. Нет никакого сомнения в том, что нечто подобное также творилось на севере, юге и дальше на западе – то есть там, где я не мог разглядеть. И вот уже щитоносец Теодориха вбежал на мост, ведя за собой его коня. Король вскочил в седло, снова взмахнул мечом, приказывая: «Вперед!» На этот раз Ибба и мы, его конница, пришпорили своих коней. Как только Теодорих и Ибба повели нас на мост, самая легкая баллиста Фридериха прекратила обстрел; очевидно, об этом условились заранее, поэтому нам не надо было беспокоиться, что мы попадем под выпущенные валуны, достигнув противоположного берега. Однако над нашими головами продолжался свист, багровело небо, тяжелые onagri все так же наносили где-то впереди свои удары по врагу.
В лобовой атаке головные отряды всегда особенно уязвимы и несут самые большие потери. Но на этот раз все было иначе: дезорганизованные, раздробленные, окончательно упавшие духом войска, расположившиеся прямо у моста, сначала даже не оказали никакого сопротивления, и мы принялись проворно и с легкостью вырезать их, словно жали в поле серпом колосья. Сначала мы вонзали пики в грудь врага. Затем принялись наносить удары и буквально полосовать их боевыми топориками и змеиными клинками; римляне падали, как подкошенные колосья, разве что не так тихо, и кровь лилась рекой. А за нами шла армия. Как только мы очистили для них путь и пока катапульты и лучники прикрывали их сверху снарядами и стрелами, турмы, десятки и центурии конников и пехотинцев устремились на север, юг и восток, а новые войска все шли и шли через мост.
Разумеется, рано или поздно мы должны были неминуемо встретить сопротивление. Ведь в тот день мы столкнулись не с высокомерными отщепенцами-гепидами, не с толпой не признающих дисциплины кочевников и не с действующими сгоряча недружественно настроенными защитниками города. Это была как-никак римская армия. Несмотря на то что воины пришли в смятение от первых ужасных потерь и отступили перед нашей бешеной атакой, они вовсе не были разбиты и не собирались спасаться беспорядочным бегством. Перекрывая шум сражения – крики людей и животных, удары оружия и щитов, грохот снарядов, топот ног и копыт, – повсюду раздались громкие звуки римских труб, которые выводили: «Стройся!» Замелькали знамена, командиры начали приводить в порядок свои турмы, десятки и центурии. Были слышны и более отдаленные трубы, скликающие на помощь дополнительные войска из числа тех, что растянулись вверх и вниз вдоль Изонцо. Едва только римляне пришли в себя, они снова начали сражаться с завидным мужеством и умением, которые подкреплялись настоящей яростью (они злились не только на нас, но и на себя, ибо дрогнули перед снарядами).
Однако для нас все могло сложиться гораздо хуже. Мы попали бы в ужасное положение, если бы решили провести свою предрассветную атаку в традиционной, обычной, ожидаемой манере: начни мы, скажем, переправляться через мост или перебираться через Изонцо на плотах, или вплавь, или под покровом темноты, или по временным переправам или надумай мы дожидаться зимы, когда река замерзнет и окажется скованной льдом, – словом, любым другим способом, который только можно себе представить. Но чего римляне уж никак не ожидали, так это катапульт и горящих снарядов, так что выдумка Теодориха дала нам просто неоценимое преимущество. Мы смогли нанести потери и нарушить порядок вражеских войск еще до того, как сблизились с ними. В результате противник опомнился лишь к тому времени, когда мы уже подтянули свои основные силы. И теперь, добившись своего, мы вынуждены были рваться вперед. Если бы мы позволили врагу отразить нашу атаку, то ни о каком отступлении и речи быть не могло: мы просто не сумели бы в таком огромном количестве вернуться обратно на мост без того, чтобы не застрять там и не оказаться в безвыходном положении. Единственной альтернативой было войти в реку, что означало бы наше полное уничтожение. Так что хочешь не хочешь, но нам пришлось сражаться до победного конца.
Современные историки считают, что сражение на реке Изонцо было одной из величайших битв между могучими армиями новейшей истории, а также не просто важным эпизодом в истории позднейшей Римской империи, но эпохальным событием, которое повлияло на судьбу всего западного мира в отдаленном будущем. Однако в книгах вы не найдете подробного описания битвы; увы, и я сам тоже поведать вам об этом не смогу.
Прежде я уже сообщал вам свое мнение по этому поводу: участник сражения может правдиво и подробно рассказать лишь о том, чему он сам оказался свидетелем. В самом начале битвы, когда я сжимал в руках свою пику; и позднее, уже вонзив ее в какого-то врага, который вовсю размахивал мечом; и еще позднее, когда я сражался спешившись, после того, как
