– Я благодарен тебе, добрый Мейрус, – сказал я от всего сердца. – Позволь мне хоть немного отплатить тебе за хлопоты: тебе не надо искать для Личинки лошадь. – Я повернулся к армянину. – Если ты все еще хочешь ехать с нами, вон там стоит лошадь Сванильды, уже оседланная.

Он в нерешительности перевел взгляд с меня на Мейруса, затем на Тора. Грязный Мейрус заметил колебания и подбодрил его:

– Возьми лошадь, Магхиб. Она лучше любого коня из моей конюшни.

Личинка кивнул и знаком выразил мне признательность.

Затем Мейрус обратился к Тору (я очень удивился, что старик попросил его, а не меня):

– Ты не посмотришь пергамент, который я составил, fráuja Тор, все ли там в порядке? Здесь говорится, что я доверяю Магхибу действовать в моих интересах, заключая торговые сделки с янтарем.

Тор отшатнулся от протянутого пергамента, внезапно изменившись в лице и забеспокоившись. Затем он взял себя в руки и сделался, как выразился Мейрус, «заносчивым», сказав надменно:

– Я ничего не понимаю в янтаре и вообще в торговле. И не считаю нужным учиться столь нудному занятию, как чтение.

– Да что ты? – делано изумился Мейрус и вручил мне свернутый пергамент. – А я-то полагал, что умение читать необходимо для посланца короля Эрика, который собирает сведения по истории готов.

Притворившись, что не обратил внимания на эту перепалку, я раскрыл документ, изучил его, одобрительно кивнул и засунул пергамент за пазуху. Но, по правде говоря, я был смущен гораздо сильнее, чем Тор. Хотя я и не был авгуром вроде Мейруса, но мог бы удостовериться в пригодности своего «помощника-историка», прежде чем объявлять, что Тор таковым является. Меня ввела в заблуждение его правильная речь, и я решил, что Тор был обучен грамоте. Но, конечно же, это вовсе не обязательно: служанка, которая постоянно присутствовала при разговорах придворных дам, могла с легкостью приобрести внешний лоск и видимость воспитания. Так или иначе, я не стал оправдываться перед Мейрусом, а только сказал Личинке:

– Может, ты найдешь для себя что-нибудь полезное среди вещей Сванильды. Ее спальный мешок, зимний плащ, который был ей слишком велик. Там есть также и домашняя утварь.

– Простите, fráuja, – кротко ответил Личинка, – я не умею готовить.

– Это ничего, Тор умеет, – сказал я злорадно (должна же быть от него хоть какая-то польза) и не без удовольствия заметил, как тот с трудом сдержал готовое выплеснуться наружу негодование. – Так что, – добавил я, впервые отдавая приказание как командир отряда, – Тор назначается поваром на время нашего путешествия.

Я склонился над Сванильдой, чтобы поцеловать ее на прощание, снова почувствовав на себе возмущенный взгляд Тора. Но я поцеловал всего лишь руку мертвой девушки, потому что лицо человека, который скончался от удушья, выглядит слишком ужасно. Я молча попрощался с ней и дал себе слово: если я выживу в этом путешествии, составлю историю готов и запишу ее, чтобы смогли прочесть все, то посвящу свой труд Сванильде.

После того как Личинка приторочил к седлу свои вещи, мы втроем бок о бок выехали из Новиодуна. Я больше не позволял армянину ехать на моем Велоксе, решив, что он должен научиться общаться с лошадью без помощи веревки для ног. Еще я прикинул, что поскольку мы сегодня выехали поздно, то проведем в седле лишь половину дня, поэтому Личинка не слишком сотрет кожу и натрудит мышцы, за ночь он придет в себя и сможет снова ехать верхом на следующий день.

Поскольку я уже достаточно насмотрелся на унылые луга в дельте, то был рад тому, что Личинка не повел нас сразу на север. Мы отправились вверх по течению Данувия, обратно на запад. Спустя два дня или около того, сказал Личинка, мы доберемся до реки Пирет[303] – притока, впадающего в Данувий с севера, и тогда отправимся вверх по его течению, на север. Таким образом, мы будем двигаться на север по прекрасной, поросшей лесом и зеленью речной долине, изобилующей лесным зверьем.

Я заметил одну интересную вещь. Хотя Личинка ехал верхом, неуклюже покачиваясь, словно мешок с опилками, и не мог удержаться на лошади прямо, даже когда она шла шагом, он каким-то образом все равно ухитрялся ехать рядом со мной, так чтобы я оказывался между ним и Тором. Личинка явно избегал своего второго попутчика, и это заставило меня задуматься о Торе или, вернее, о том немногом, что я о нем знал.

И это немногое вряд ли могло внушать доверие. Что представлял собой Тор? Дерзкий выскочка из простонародья, законченный эгоист, державшийся настолько нахально, что был готов хвастаться своим невежеством и бесцеремонностью, – это надо же, дойти до того, чтобы присвоить себе имя могущественного бога. Да еще вдобавок вор, не стесняющийся своих преступлений, не признающий никаких моральных устоев, не уважающий власть, закон и обычаи, с презрением относящийся к чужой собственности, чужим правам и чувствам. Несмотря на приятную наружность, манеры Тора были такими грубыми, что он отталкивал от себя всех, кто готов был предложить ему дружбу. Со временем я вынужден был признать, что никто, похоже, не любил этого человека. Да уж, картина, которую я мысленно нарисовал, была не слишком привлекательной.

И тут, словно подслушав мои мысли, Тор сказал:

– А я удачно придумал – назваться в честь бога. Похоже, мое имя внушает всем трепет. Только представь: меня никогда не пытались ограбить во время путешествия, ни разу не украли ни одной мелочи, меня не обманывали владельцы постоялых дворов. Могу только предположить, что это из-за моего наводящего ужас имени: все боятся прогневить могущественного Тора. Как я уже говорил тебе, я из всего пытаюсь извлечь выгоду. Как ты думаешь, может, нам следует отправить вперед Личинку, пусть сообщит всем о приближении Тора. Это поможет нам избежать нежелательных встреч.

Я отклонил это предложение:

– Я путешествовал много раз, по всему этому континенту, и мне не было нужды особенно беспокоиться о безопасности. Думаю, мы можем обойтись и без этого, Тор, и не станем унижать Личинку, заставляя его выступить в роли раба.

Тор громко фыркнул; он выглядел раздосадованным, но не стал возвращаться к этому вопросу, я же снова предался размышлениям.

Личность Тора была непривлекательна для других, включая и меня. Да, как человек он мне не слишком нравился. Но зачем обманывать себя: даже если бы я обнаружил, что у него самый отвратительный характер на свете, я бы не стал разрывать наших отношений. Боюсь, это не делает мне чести. Подобно пьянице или старому отшельнику Галиндо, ставшему рабом своих пагубных пристрастий, я так же был не в силах порвать с Тором. Я пал жертвой распутной красоты Тора и,