– На заре христианства, дочь моя, все христиане во время обряда крещения трижды погружались в святую воду. И лишь с появлением арианства католики изменили свои правила и стали окунать в святую воду только один раз. Это было сделано с одной-единственной целью: подчеркнуть разницу между двумя вероисповеданиями. Точно так же церковь много лет тому назад сделала воскресенье днем отдыха в противовес иудейской субботе. Точно так же католики каждый год отмечают Пасху в разные сроки – существенное отличие от строго фиксированной еврейской Пасхи. Но мы, ариане, не придаем значения разнице между католиками и нами. Мы верим, что Иисус желал, чтобы Его последователи проповедовали благородство и терпение, а не исключительность. Если бы ты, гая Веледа, прямо сейчас решила, что хочешь обратиться в иудаизм – или даже исповедовать язычество, подобно своим предкам, – то я просто пожелал бы тебе счастья, ибо каждый волен сам сделать выбор.
Я был изумлен.
– Но ведь это противоречит тому, чему учил нас святой апостол. Отец Авильф, как же так? Неужели вы даже не станете отговаривать меня, если я надумаю покинуть лоно христианской церкви?
– Ni, ni allis. Пока ты будешь жить добродетельной жизнью, дочь моя, не причиняя вреда никому, мы, ариане, будем утверждать, что ты исполняешь заветы апостола Павла.
* * *По случайному стечению обстоятельств, возвращаясь в тот день из арианской церкви, я увидел, как вдова Денгла и расна Мелбай выходят из другой церкви – вернее, из языческого храма, посвященного Бахусу. Они и множество других женщин – и совсем немного мужчин – появлялись оттуда украдкой, по двое или трое, все они были закутаны в плащи, но Денглу легко было узнать по ее ярко-рыжим волосам. Все, кто выходил из храма, сперва оглядывались по сторонам: нет ли поблизости кого-нибудь, кто мог бы их узнать, а затем поспешно удалялись. Это была разумная предосторожность. Даже среди самых презренных язычников поклонение Бахусу на протяжении долгого времени считалось делом распутным и достойным всяческого порицания. Снаружи стены храма были исписаны непристойными стихами и проклятиями; последнее являлось делом рук не одобряющих язычников прохожих.
Я вспомнил, как Денгла однажды упомянула имя Бахуса. Всем хорошо известно, что римляне, которые вытеснили народ под названием этруски, или расны, с Апеннинского полуострова, считали – и до сих пор продолжают считать – немногих оставшихся в живых и разбросанных повсюду представителей этого народа варварами, насквозь пропитанными низменными суевериями и колдовством. Теперь-то я понял, что к чему: Денгла и Мелбай оказались вакханками. Я встретил их утром в субботу, из чего сделал вывод, что именно в храме Вакха обе эти женщины и проводили ночи с пятницы на субботу. Но что это за богослужение, недоумевал я, в котором столько людей принимали участие всю ночь напролет?
– Тебе хочется знать? – напрямик спросила Мелбай, когда мы все втроем вернулись домой. – Я видела, что ты заметила нас, девчонка, когда мы покидали храм. Множество похотливых местных жителей жаждут узнать, что происходит в этом храме, бьюсь об заклад, и ты тоже. Так уж случилось, что я избранная – жрица в общине поклонников Вакха, а потому могу ввести тебя туда. Возможно, тебе понравятся ритуалы и ты захочешь стать одной из нас.
Я равнодушным тоном произнес:
– Бахус? Незначительный божок вина? Я знаю, что все его почитательницы – женщины, но просто не представляю, чтобы он смог заинтересовать и меня.
– Бахус не просто бог вина, Веледа, – встряла Денгла. – А еще и юности, наслаждений и радости. Мы, вакханки, действительно пьем много вина, но музыка, пение и пляски возбуждают нас гораздо сильней. Мы приходим в состояние, которое греки называют hysteriká zêlos, бешенство матки, но на самом деле это нечто гораздо большее. Женщина приходит в дикий экстаз, испытывает ярость и становится такой сильной, что способна голыми руками разорвать на части живого козленка, приносимого в качестве ритуальной жертвы.
– Звучит очаровательно, – сухо заметил я.
– И не все почитатели Вакха женщины, – продолжила Денгла, поскольку я больше ничего не сказал. – Первоначально действительно так и было, но несколько столетий назад одна женщина увидела знамение: бог приказал принять в члены общины двух ее юных сыновей, с тех пор среди почитателей Вакха появились и мужчины. Ты, должно быть, и сама видела нескольких из них, которые покидали храм вместе с нами, Веледа. Возможно, ты не назвала бы их настоящими мужчинами. Ибо жрецы Вакха всегда евнухи. Некоторые кастрируют себя добровольно, ведь только в этом случае они могут стать жрецами. И все мужчины, которые проводят обряды, – fratres stupri[196].
Я сказал:
– Чем дальше, тем забавней.
– Верно, за ними забавно наблюдать, – кивнула Денгла, хихикая.
– И Вакх вовсе не ничтожный божок, – заметила Мелбай. – Только во времена Римской империи им стали пренебрегать. Да будет тебе известно, дерзкая девчонка, что древние греки в течение долгого времени высоко чтили его, у них он назывался Дионис. Но ты, возможно, не ведаешь, что мы, расны, еще раньше почитали этого бога, называя его Фуфлунс. Мало того, он еще в незапамятные времена был известен в Египте как богиня Исида.
«Еще одно божество, которое меняло свой пол, – подумал я. – Возможно, я как брат (или сестра?) маннамави должен оказать уважение ей (или ему)».
– На следующую пятницу, – напряженно произнесла Денгла, – приходится самая священная ночь в году. Это праздник ежегодного Arkhióteza[197] Диониса. Вакханалия. Более захватывающего момента для того, чтобы посетить храм, и не придумаешь.
Я удивился:
– Я думала, что сенат запретил вакханалии целую вечность тому назад.
Денгла пояснила презрительно:
– Указ объявили, да. Но только для того, чтобы успокоить лицемеров того времени. С тех пор мало что изменилось. Почитатели Вакха теперь всего лишь меньше бросаются в глаза и перестали открыто называть себя таковыми. Праздники никогда не прекращались по-настоящему, да и власти на этом вовсе не настаивали.
– Видишь ли, – добавила Мелбай, – вакханалии – это прекрасная возможность дать выход своим чувствам – похоти, вожделению – для всех, кто склонен к hysteriká zêlos. Эмоциям, которые в противном случае могут вырваться и нанести ущерб обществу.
– Более того, – сказала Денгла, указывая на близнецов, которые непроизвольно съежились, – Филиппус и Робейн отметят в среду свой двенадцатый день рождения. Таким образом,
