Иаков уставился на него удивленными глазами.

— Попал в шторм, выбрался на берег и выжил, — отвечал Геральт.

Он говорил вкрадчиво и еще более осторожно, словно подводя Иакова к чему-то. И от того, слова его казались юноше ловушкой, из которой он не мог выбраться, и только следовал за ней, как слепец.

— И только ты один, оказался тем, кому был дарован шанс на жизнь. Действительно поразительная история.

Иаков насторожился, он не знал, чего пытается добиться ведьмак. Ему на миг показалось, что ведьмак пытается обвинить его в чем-то. Во лжи? Но ведь он действительно не знал, что случилось с ним тогда.

— Я знаю, но я не помню. Мне кажется, я что-то упустил, — мрачно признался Иаков, обиженный недоверием к себе, теперь еще и от ведьмака. — Иногда меня мучает, какой-то сон по ночам, но когда я утром просыпаюсь, я не помню ничего из него.

Иаков нахмурился от тяжелых мыслей. Больше всего его ранило недоверие, подозрение. Но вдруг он уловил странную искорку в глазах ведьмака. Он проверял, но не его, не историю его спасения. Геральт хотел узнать, что-то, что было понятно лишь ему. Ведьмак выдохнул и незаметно кивнул, подумав о чем-то своем.

«Залезть бы ему в голову, да посмотреть, что там», — угрюмо думал Иаков, попивая свое пиво. Но внезапно, его желание будто бы исполнилось, и он узрел, что-то сокрытое от него в словах Геральта. Пускай уж ведьмак хранит свои секреты, но он, Иаков, узнает, что же там, за ширмой.

На улице послышался какой-то крик, но те, кто были в чертоге не слишком обратили на него свое внимание. Они с Геральтом молчали. Иаков никак не решался спросить давно мучивший его вопрос. А затем стало поздно.

Снаружи все сильнее слышался гул толпы. Веселая компания покинула чертог. Геральт допил пиво, поставил кружку на стол и встал:

— Пойдем.

Когда они вышли, то увидели немалую процессию из людей, которая оканчивалась у дома травницы. Все больше и больше людей подтягивалось из дальних хат.

Ведьмак и Иаков пробрались вперед. Светловолосая девушка яро стучала в дверь хоты кулаком, а в другой руке держала корзинку с окровавленными тряпками.

— Открывай, убивица! — вопила она.

Иаков узнал в девушке Урсулу. Сквозь толпу пробрались Вильфред и Ивар.

— Спокойно, — крикнул Вильфред, взмахнув рукой. Толпа замолчала, ожидая его слов. Урсула, красная от гнева и слез, шагнула, оказавшись рядом с ним, и поднесла к его лицу корзинку.

— Вот, глядите! — Иаков заметил, как побледнело лицо у старосты. — Моя матерь носила ребенка. Ей было плохо, и я пошла к этой… — она запнулась не в силах подобрать слова, и громко фыркнула. — Попросила у нее снадобье от болей, а эта дала отраву, — Урсула достала флакончик из кармана и швырнула на пол. Осколки с дребезгом разлетелись.

Ивар переглянулся с Вильфредом, и староста бросил беспокойный взгляд на ведьмака. Люди тоже начали оглядываться на Геральта, и взгляды некоторых были преисполнены ненависти. Иаков испугался.

Урсула поставила корзинку на землю, и вновь кинулась тарабанить в дверь. Люди, заглянувшие в корзинку, ахали, женщины со слезами отворачивались, и проклинали убийцу.

— Открывай, ведьма! Я видела, ты варила тогда колдовское зелье!

В толпе послышались перешептывания, некоторые начали кивать, и вскоре поочередно стали слышны выкрики:

— Ведьма! Ведьма! Сжечь ее! — Кричали тут и там.

— Это ведьмак ее притащил! — Крикнул, Торен, но толпа, взглянув на грозного ведьмака, не слишком поддержала его обвинения, хотя и ведьмак теперь был отчасти виновен.

Вильфред еще раз успокоил толпу. К ним подобрался Ульве, и что-то шепнул старосте на ухо. Тот вновь покосился на ведьмака, но взгляд молили о помощи.

— Мы не позволим жить убийце рядом с нами, — крикнула женщина из толпы. — Ты знаешь Вильфред, что кара за убийство — смерть.

— Знаю, знаю, — поддался староста. Толпа немного успокоилась, почувствовав, что преступник получит по заслугам. — И потому…

— Ее смерть принесет вам еще больших бед, — неожиданно выступил ведьмак, поднимаясь по ступенькам к старосте.

— А тебе то, что ведьмак? Ты ее притащил.

Некоторые поддержали говорящего, громкими криками «да». Но на лицах остальных виднелись сомнение и страх. Все помнили второе имя ведьмака — «Мясник из Блавикена», а потому сочли, что лучше промолчать.

— Геральт она должна жить, — шепнул ему Ульве. — Сделай, что можешь. Остальное за нами.

Ведьмак кивнул.

— Знаю, но ее смерть навлечет на вас проклятие, и на ваших предков. Она пала жертвой древнего колдунства и черный призрак, что истерзал вашу деревню однажды, будет терзать ее во веки веков, если вы убьете ее.

В людях зародилось сильное сомнение. Страх перед проклятьем, что будет терзать их детей и внуков, был сильнее жажды крови.

— Но мы не можем оставить ее в живых! — Крикнул Фолке.

Вильфред шагнул вперед, немного заслонив ведьмака. Иакову он вновь показался большим и грозным. Взгляд серых глаз тяжелым духом пал на толпу, и все почувствовали невольный трепет перед этим воином.

— Можем, ибо смерть это легкая кара. Вместо этого мы отправим ее в изгнание! Никто не даст крова над головой, не разделит с ней крохи хлеба и бокала вина. Она будет вечность болтаться по холодным дорогам Скеллиге, пока не умрет.

Люди так воодушевились этим, что всюду раздавались восторженные крики. Иаков отыскал глазами Хильду. Она стояла, растеряна и печальна, у дома Вильфреда. Рядом с ней был Кай суров и обеспокоен, но Иакову показалось, что они не разделяли ни восторга толпы, ни его печали за несправедливую судьбу Раннейген.

Они стояли там вдвоем, ведомые только своими собственными заботами. Отдельно ото всех. Кай прижал Хильду к себе, и та безучастно повиновалась его движению. Холодная и апатичная, пустым взглядом глаз Хильда глядела на толпу, не различая ни Иакова, ни кого бы то ни было еще.

— Изгнание произойдет завтра на рассвете, — закончил Вильфред. — Травнице повесят цепь изгнанника, и ведьмак выведет ее отсюда, дабы она не сбежала.

Удовлетворившись этим приговором, люди стали расходиться, но большинство ринулось в чертог. Урсула вдруг упала на колени перед корзинкой и разрыдалась. Так она сотрясалась в рыданиях минуты три, а затем, утерла слезы, встала, и, взяв корзинку, вяло побрела в хату.

— Пойдем, — сказал Геральту Вильфред, хлопнув того по плечу, — выпьем и обсудим.

Ивар, Ульве последовали за ними. В доме Вильфреда было тепло. Они сели на скамьи у очага. Его дочь подала им питье, и Вильфред приказал ей выйти погулять.

— Мда-а-а, и случиться же такое, — протянул он, усаживаясь на лаву. —