Как обычно бывало после крупных свершений, стол ломился от элитных, для нашего теперешнего положения, продуктов. Сегодня несомненным хитом было сало, квашеная капуста и солёные огурцы. Как ни странно, за столько лет хранения и после разморозки эти продукты оказались совершенно не испорченными и, по-моему, не сильно потеряли во вкусе.
После первой рюмки Володя начал рассказывать, что всего в «Урал» загружено больше тонны продуктов, включая двести килограммов сахара. Когда он приступил к перечислению всех отобранных продуктов, его чуть не освистали и заставили говорить второй тост. После третьей рюмки Флюр вдруг подскочил к сидевшему напротив Мише и заявил:
– Слушай, Мишань, ты какой-то очень скромный, ничего про себя не рассказываешь. Вон, Граната уже всем доложил о своей прежней жизни, а ты всё мнёшься чего-то. Не бойся, здесь все свои, давай, колись про свои скелеты в шкафу. А, может быть, ты нас не уважаешь? – И Флюр уставился немигающим взглядом на Мишу.
Тот как-то испуганно вздрогнул и, немного заикаясь, ответил:
– Да ты что, Хан! Я не просто всех вас уважаю, а преклоняюсь перед вашим мужеством. Очень жалею, что после катастрофы рядом не оказалось людей, хоть немного похожих на вас. Что же касается рассказа про себя, то мне даже неловко об этом говорить. По сравнению с вашей жизнью, моё существование какое-то жалкое и совсем неинтересное. Но, если хотите, я всё вам расскажу, обещаю ничего не утаивать.
И Михаил начал не очень долгий рассказ о своей жизни.
Рассказ МишиФамилия у меня Прозанов, сейчас мне тридцать девять лет. Я закончил Ейское лётное училище и десять лет служил в ВВС. Сначала летал на «сушках», потом меня сбили над Южной Осетией, и я не очень удачно катапультировался. После этого пришлось переквалифицироваться из истребителя в извозчики и летать на транспортных самолётах, для этого целый год переучивался. За пять лет до катастрофы я демобилизовался и устроился в одну известную авиакомпанию. Летал на грузовых АН-178. В основном возили негабаритные грузы и практически по всему миру. Даже несколько раз летал на Шпицберген. Платили совсем неплохо, так, что я смог купить себе новую квартиру в Ростове. Старую оставил бывшей жене и нашему ребёнку. Развёлся с ней еще когда служил в армии. Эта сука, пока я находился в служебных командировках, напропалую мне изменяла.
Так и жил один до самой катастрофы, правда, конечно, была у меня приходящая жена, но это так, просто для утехи плоти – после катастрофы я её и не видел больше. Когда случилось землетрясение, я находился на аэродроме. Мы недавно прибыли из рейса – летали в Африку, доставляли гуманитарный груз. Повсюду были бардак и суета, это помешало мне быстро добраться до дома. Когда всё немного успокоилось, нас задержали из службы МЧС – все думали, что самолёты понадобятся для проведения спасательных работ.
Когда немного прояснилась ситуация и стало понятно, что надвигается облако пепла, и в такой ситуации воздушное сообщение будет невозможным, нас распустили по домам. Держать столько народу на аэродроме было невозможно, все крупные каменные здания рухнули, даже чай приходилось пить в будке у охранников. К тому же объявили, что через пару часов нас может накрыть облако вулканических газов, что возможно отравление ими, поэтому рекомендовали тем, кто живёт выше пятого этажа, переждать эту газовую атаку дома. Нужно было плотно закрыть окна и двери, а вентиляционные отверстия перекрыть несколькими слоями марли, периодически смачивая её водой. Тех же, кто оставался на аэродроме, собирались эвакуировать в город, в уцелевшие от землетрясения здания, туда же предлагалось явиться тем, у кого дома разрушены.
Из этих речей и несогласованных действий я понял одно – спасение утопающего дело рук самого утопающего. У нас не оказалось ни одного авторитетного, харизматичного лидера, который бы взял ответственность за судьбы других людей. Всё начальство думало в первую очередь о спасении своих задниц. Никто не желал заниматься не прописанными в его должностных инструкциях делами. Рядовые пилоты, техники и обслуживающий персонал аэропорта так и не смогли самоорганизоваться. О неспособности руководства к действиям в случае ЧП говорил и тот факт, что народ просто выпихивали в неизвестность, при этом даже не снабдив сухим пайком, дали только несколько марлевых повязок.
Помню, что всё это меня чрезвычайно разозлило. Я не стал стоять в очереди на получение этих повязок, сел в машину и поехал домой. Внутри просто клокотала обида на власть, которая как только стало ясно, что полёты невозможны, отнеслась к нам как к отработанному материалу. Я ехал и мысленно злорадствовал, как эти сволочи-начальнички ошибаются, я всё равно выживу: в квартире моей полно консервов, есть кулер с 30-литровой канистрой воды, плюс ещё одна. К тому же так как я увлекался туризмом, в запасе было много таблеток с сухим топливом, а также плитка и осветительная лампа, работающие от баллончиков со сжиженным газом. Этих баллончиков лежало в кладовке штук двадцать. Сейчас я радовался, что жил один, часто бывал в командировках и, из-за того что не хватало времени ходить по магазинам, закупал обычно очень много консервов и супов быстрого приготовления. Было очень удобно, как только проголодался – открыл консервную банку, съел её – и ты уже сыт.
До дома добирался в три раза дольше, чем обычно – это заняло у меня час двадцать. И это было связано не с пробками, как раз машин на дороге было очень мало, а с возникшими на асфальте трещинами и валяющимися повсюду обломками зданий. Хорошо, что у меня был джип с большими колёсами, и я смог без особых проблем преодолеть все трещины и колдобины. В городе иногда приходилось ехать по парковой зоне, прямо по кустам и цветочным клумбам.
Насмотревшись на разрушения и лежащие повсюду трупы, я, когда увидел, что дом мой цел, даже, несмотря на то что до этого был не особо верующим, превознёс молитву нашему Господу Иисусу Христу и прослезился. Поднявшись пешком на свой седьмой этаж, первым делом, не раздеваясь, начал перекрывать окна. Половина стёкол отсутствовала, и, чтобы изолироваться от внешней атмосферы, пришлось снимать со всех шкафов задние стенки из оргалита и прибивать их на рамы. Сверху всю конструкцию я ещё закрыл нейлоновым полотном – пришлось порезать палатку. Когда всем этим занимался, уже ощутимо пахло какой-то мерзостью, у меня даже