– «Просперо», – закончил Клаус. Ишмаэль наградил детей еще одной недовольной гримасой.

– Да, – ответил он, – хотя в то время судно называлось «Перикл». Но моя ученица этого не знала. Она просто не хотела быть отравленной. У меня же возникла мысль, что противоядие, возможно, спрятано…

– Рыск, – прервала его Солнышко, и старшие Бодлеры кивнули, соглашаясь с ней. Под словом «рыск» Солнышко подразумевала отклонение от курса, или, по-другому, что рассказ Ишмаэля тангенциален[53], и слово это здесь означало «отвечал не на те вопросы, которые задавали Бодлеры».

– Мы хотим знать, что происходит на острове сейчас, – сказала Вайолет, – а не то, что происходило в школе много лет назад.

– Но то, что происходит сейчас и происходило тогда, – части одной истории, – возразил Ишмаэль. – Если я не расскажу вам, каким образом я стал предпочитать чай, горький, как полынь, тогда вы не узнаете, каким образом у меня завязался очень важный разговор с официантом в городке, стоящем на берегу озера. А если я не расскажу об этом разговоре, вы не будете знать, каким образом я очутился на некоем батискафе, или каким образом потерпел кораблекрушение в здешних водах, или каким образом познакомился с вашими родителями, и обо всем прочем, что содержится в этой книге. – Он взял у Клауса тяжелый том и провел пальцами по корешку, на котором золотыми печатными буквами было выведено странное заглавие. – Разные люди записывали свои истории в этой книге с тех пор, как на остров выбросило первых потерпевших, и все эти истории так или иначе связаны друг с другом. Если задать один вопрос, он неизбежно повлечет за собой другой, и еще один, и еще. Это похоже на то, как чистишь луковицу.

– Но ведь невозможно прочесть каждую историю и ответить на каждый вопрос, – запротестовал Клаус, – даже если бы и хотелось.

Ишмаэль улыбнулся и подергал себя за бороду.

– Именно так считали и ваши родители. Когда я оказался здесь, они жили на острове уже несколько месяцев и успели стать рекомендателями в колонии. Они предложили кое-какие новые обычаи. Ваш отец предложил уцелевшим строителям установить перископ в яблоне, чтобы следить за штормами, а ваша мама предложила уцелевшему водопроводчику разработать очистительную систему, чтобы пресная вода текла прямо из крана. Ваши родители положили начало новому хранилищу, собрав все имевшиеся документы, и вписывали сотни новых историй в эту книгу. Готовились изысканные блюда. Ваши родители убедили некоторых из уцелевших расширить подземное пространство. – Он махнул рукой вдоль рядов полок с книгами, уходящих в темноту. – Они хотели прокопать туннель, который бы вел к центру морских исследований и Службе риторических советов в нескольких милях отсюда.

Потрясенные Бодлеры обменялись взглядами. Капитан Уиддершинс описывал именно такое место, да, собственно, дети провели несколько ужасных часов в подвале разрушенного центра.

– Вы хотите сказать, если идти вдоль полок, – проговорил Клаус, – мы попадем в «Ануистл Акватикс»?

– Туннель не достроили, и это большая удача. Центр исследований сгорел, пожар мог распространиться и достигнуть острова по туннелю. К тому же оказалось, что в центре находился смертельно ядовитый гриб. Я с ужасом думаю о том, что могло бы случиться, если бы медузообразный мицелий добрался до здешних мест.

Бодлеры переглянулись, но промолчали, предпочтя придержать в тайне один из своих секретов, хотя Ишмаэль и поделился с ними кое-какими из своих. История бодлеровских сирот, может, и была связана с историей Ишмаэля о ядовитых спорах, которые находились в водолазном шлеме под платьем у Графа Олафа, запертого в птичьей клетке, но дети не видели причины расстаться с этой информацией.

– Одни островитяне считали туннель замечательной идеей, – продолжал Ишмаэль. – Ваши родители хотели перенести все документы, выброшенные морем на остров, в «Ануистл Акватикс», а оттуда переправить младшему из двух помощников старшего библиотекаря, который располагал тайной библиотекой. Другие же островитяне хотели бросить ваших родителей на прибрежной отмели. – Рекомендатель тяжело вздохнул и закрыл толстую книгу, лежавшую у него на коленях. – Я угодил в самый разгар той истории, как вы угодили в самый разгар теперешней. Кто-то из островитян отыскал оружие в чащобе, и дело могло принять скверный оборот, если бы я не убедил колонию выслать ваших родителей. Мы разрешили им уложить немного книг в рыбачью лодку, которую построил ваш отец, и рано утром, когда начался прилив, ваши родители с несколькими союзниками покинули отмель. Они оставили здесь все, что создали, – от перископа, которым я пользуюсь, чтобы предсказывать погоду, до книги записей, которую я продолжаю.

– Вы прогнали наших родителей?! – с изумлением спросила Вайолет.

– Им было грустно покидать остров, – продолжал Ишмаэль. – Твоя мама, Вайолет, была беременна тобой, и, кроме того, после всех лет, проведенных в организации Г. П. В., вашим родителям не так уж хотелось подвергнуть своих детей людскому вероломству. Но они не понимали, что вы все равно подверглись бы людскому вероломству, будь туннель закончен. Раньше или позже в истории каждого человека случается то или иное несчастье: раскол или смерть, пожар или мятеж, утрата родного дома или разбитый сервиз. Единственный выход, разумеется, – жить как можно дальше от большого мира и вести простую, безопасную жизнь.

– Поэтому вы и прячете так много полезных предметов от остальных колонистов, – заметил Клаус.

– Это как посмотреть, – отозвался Ишмаэль. – Я хотел, насколько мог, обезопасить это место, поэтому, когда стал рекомендателем, я и сам ввел кое-какие новые обычаи. Я переселил колонию на другую сторону острова, обучил коз утаскивать подальше оружие, потом книги и механические приспособления, чтобы никакие отбросы большого мира не мешали нашей безопасности. Я предложил одинаково одеваться, есть одну и ту же пищу, дабы избежать будущих расколов.

– Джоджишоджи, – буркнула Солнышко, что означало нечто вроде «я не верю, что ограничение свободы самовыражения и свободного использования этого права – верный способ управлять сообществом».

– Солнышко права, – поддержала сестру Вайолет. – Другие островитяне могли быть не согласны с этими новыми обычаями.

– Я их не принуждал, – возразил Ишмаэль. – Но конечно, сердечное из кокоса помогало. Перебродивший напиток так крепок, что служит своего рода наркотиком.

– Усыплять? – осведомилась Солнышко.

– Наркотики делают людей сонными и вялыми, – объяснил Клаус, – и отбивают память.

– Чем больше сердечного пили островитяне, тем меньше думали о прошлом или жаловались на отсутствие нужных вещей, – подтвердил Ишмаэль.

– Вот почему никто не покидает остров, – заметила Вайолет. – Они слишком сонные, чтобы даже думать об этом.

– Изредка кто-то покидает, – сказал Ишмаэль и бросил взгляд на Невероятно смертоносную гадюку, которая издала короткое шипение. – Какое-то время назад отплыли две женщины и взяли с собой эту самую змею, а спустя пару лет за ними последовал человек по имени Четверг с горсткой единомышленников.

– Так, значит, Четверг жив, – сказал Клаус, – как