- Что, Томми? – Ньют, не затушив окурок, кинул его вниз. Томас с какой-то долей веселья заметил, как тлеющая сигарета приземляется на крышу «Audi».

- Расскажи мне, почему ты хромаешь. Почему у тебя руки в шрамах?

Ньют на последних словах вздрогнул и резко поменялся в лице.

- Томми, не на…

Томас перебил его:

- Надо. Я прошу последний раз. Если ты сейчас откажешься, я не буду больше лезть к тебе с этим.

Для себя Томас всё давно решил. Он решил, что если Ньют не хочет ему рассказывать, то это что-то слишком личное. Если он не расскажет сейчас, значит, Томасу не суждено узнать. Выбор теперь оставался за Ньютом. Блондин провел по лицу рукой, протирая глаза, достал еще одну сигарету, закурил и начал рассказывать:

- Я слетел с мотоцикла. Вот и вся история с хромотой. Просто почти у финиша у меня началась паническая атака, - руки Ньюта задрожали, и он, стараясь это скрыть, быстро затянулся, - я пришел первым, а потом начал задыхаться. В итоге не справился с управлением и на огромной скорости слетел с мотоцикла. Как потом рассказали, меня перекинуло, протащило по дороге и вывернуло так, что все подумали, что я мертв. Нихрена подобного.

Ньют докурил сигарету и хотел было достать новую, но передумал.

- Помню, что очнулся в больнице. И каково же было очнуться и не почувствовать ногу. У меня не началась паника. У меня было какое-то состояние, когда не осознаешь ничего. А потом оказалось, что я отделался всего лишь хромотой. Врачи меня по кусочкам собирали, пытались спасти. А я потом вены попытался вскрыть.

Ньют как-то нервно усмехнулся и замолчал, видимо вспомнив, что было тогда. Томас молчал, чувствуя, как в горле стоит ком, а сердце противно болит.

Ньют начал расстегивать рубашку, потом снял её, кинув на стул, стоящий за Томасом.

- Вот эти шрамы, - парень провел по правой стороне ладонью, - с той аварии. А вот эти…

Протянув обе руки Томасу, Ньют повернул их так, чтобы были видны вены. Присмотревшись в полумраке комнаты поближе, Том заметил, что до локтя руки были испещрены шрамами. Какие-то были старыми, бледными, а какие-то появились совсем недавно. Огромный порез был совсем свежим.

- Вот эти шрамы, Томми, уже после аварии. Первый раз я пытался убить себя. А потом просто причинить как можно больше боли.

Ньют замолчал, как-то слишком равнодушно смотря в окно. Томас отпустил его руки только для того, чтобы взять холодные ладони в свои и переплести пальцы.

- И почему нельзя было рассказать этого с самого начала? Я бы всё понял. Любого человека можно понять.

Ньют покачал головой, а потом улыбнулся.

- Я банально боялся, Томми, что ты во мне разочаруешься.

- В тебе невозможно разочароваться.

Томас наклонился к Ньюту и поцеловал его. Он отпустил холодные ладони и прервал поцелуй, но только за тем, чтобы стянуть с себя кофту. Целуя Ньюта и прижимая к себе, Томас чувствовал, что тот весь был ледяным, и брюнет подумал, что стоит бы закрыть окно, но руки художника, перемещающиеся от шеи и ниже, выбили все мысли из головы.

Руки Томаса перебрались с талии блондина на ремень. Ньют, чуть прикусив нижнюю губу виолончелиста, тоже начал расстегивать его джинсы. Все движения были плавными, неспешными. Им некуда спешить. За дверью продолжалась вечеринка, гремела музыка, но они не слышали её.

Томас, чуть не сорвав застежку с ремня, всё-таки расстегнул его и, расстегнув брюки, оторвался от Ньюта. Они пытались отдышаться и понять, насколько далеко готовы зайти сегодня.

Ньют целовал Томаса в шею, оставляя засосы, прикусывая кожу. Томас вырисовывал на спине блондина узоры, а потом, дотянувшись до поясницы, провел пальцами ниже, стягивая штаны. Ньют, смотря виолончелисту в глаза, быстро переступил через штанины, откинув вещь ногой в сторону. Брюнет тоже самое проделал со своими джинсами.

Томас не заметил, как снова начал целовать Ньюта. Не заметил, как они успели перебраться на кровать, касаясь друг друга так, будто каждый из них боялся, что это всего лишь сон, наваждение. Когда Томас оставлял засосы на теле Ньюта, в голове невольно всплыла картинка недавнего сна: он делает Ньюту больно.

Виолончелист хотел бы остановиться, не потому, что не хотел, а потому, что боялся причинить боль, но увидев эти глаза… Глаза Ньюта блестели, парень хватался за Томаса, как за спасательный круг. Сжимал тонкими пальцами плечи так сильно, что на утро появятся синяки. Когда Томас начал аккуратно снимать с Ньюта нижнее белье, тот тихо застонал, вцепившись одной рукой Томасу в волосы, а другой в простынь. Брюнет покрывал поцелуями внутреннюю сторону бедра блондина, вслушиваясь в тихие, хриплые стоны.

Томас, с трудом оторвавшись от Ньюта, потянулся к тумбочке. Парень помнил, что Тереза туда положила крем. Как оказалось, не зря.

Что делать Томас знал чисто теоретически, но никогда не думал, что эти знания пригодятся ему. Виолончелист стянул белье и с себя и, наклонившись к Ньюту, прошептал:

- Если будет больно, скажи.

Ньют рвано выдохнул, чувствуя уже почти болезненное возбуждение.

- Молчи, Томми. Лучше делай.

Повторять не пришлось. Томас выдавил крем и плавно вошел одним пальцем, всматриваясь в лицо Ньюта. Тот лишь тихо прошипел, но скорее от неприятных и непривычных ощущений, чем от боли. Томас, продолжая растягивать Ньюта, отвлекал его поцелуями в шею, в ключицы, проводил губами по тонким шрамам. И лишь когда Ньют стал дышать более часто, иногда не сдерживая стоны, Томас понял, что пора. Собственное возбуждение уже причиняло дискомфорт.

Поставив руки по обе стороны от Ньюта, Томас поцеловал парня. Это было так неловко, в то же время так жарко, что холодный воздух, врывавшийся в комнату, ощущался как никогда раньше.

Ньют закинул ноги на талию к Томасу, отстранился от парня и, глубоко дыша, кивнул.

Когда Томас вошел, Ньют сдавленно охнул и вцепился в Томаса до такой степени, что побелели костяшки пальцев. Виолончелист поцеловал художника в щеку, плавно провел губами по линии подбородка. Надо было как-то отвлечь от этой боли.

- Черт, Томми, - Ньют сам плавно двинулся. – Не останавливайся.

После этих слов всё слилось в один поток эмоций, чувств. Хриплые стоны и слишком громкое дыхание не могла заглушить даже музыка, всё это будто отражалось от стен комнаты. И когда оргазм накрыл их оглушительной волной, Томас крепче обнял Ньюта, а тот провел ногтями по его спине, оставляя длинные царапины.

Ньют лежал на животе, подмяв под себя подушку. Он смотрел на Томаса, который, обернувшись в простынь, сидел на подоконнике, смущенно улыбаясь.

Ньют хотел бы сидеть там же, но, когда попытался встать, выдал такой поток матов,