– Катенька, – начала я фразу, которую даже не думала заканчивать.

– Я не вру, понимаешь? Все так и есть, – бормотала она. – Я просто не знаю уже, что говорить, и подумала, что, может быть, надо сказать вам, как есть, и тогда сработает. Я умерла в 2011-м, очень нехорошо умерла, и там выяснилось, что ничего не отработано, вообще все плохо, очень много работы осталось, все нужно отработать, я отрабатываю, но не выходит все равно, ты не понимаешь даже, как это тяжело, ты не была в этой ситуации. Если не отработаю – все. А чтобы отработать, обязательно надо на кого-то из вас отработать, понимаешь? Неужели не понимаешь? Иначе всё. Всё, Олька! Вот вообще – всё! Мне еще повезло, что можно отработать, другие в моей ситуации сразу – всё – а мне разрешили, разрешили попробовать! Потому что вы – вот вы! Понимаешь – вы все! Потому что ни у кого такого не было, а у меня вот были – вы! И мне говорят: ну попробуй, может быть, они помогут, раз они у тебя есть. И теперь вы мне такие – ах, приходи потом, поищем что-нибудь! Вы вообще понимаете?

– Катенька, – снова начала я ту же фразу, но поняла, что никогда ее не закончу. – То есть нет, Катя, зайчик. Я тебе верю, это раз. Два – нам всем ужасно стыдно и страшно, что мы не можем тебе помочь. Просто понимаешь – мы все работаем в таких компаниях – ну, серьезных – то есть нет, не то. К нам очень сложно устроиться с улицы. Может, попробуй других друзей? Помнишь, у тебя еще была какая-то другая компания? Мы, твои дурацкие однокурсники, из-за своей дурацкий взрослости оказались какие-то не те друзья, Катя. Мы плохие друзья, понимаешь? И теперь мы видим это так отчетливо, что, возможно, как минимум из чувства ужаса и стыда ничем не можем тебе помочь – наверное, чтобы вечно помнить о том, как чудовищно мы с тобой поступаем. Но, черт возьми, были же другие друзья, Катя! Ты же рассказывала нам про них постоянно! Неужели ты у них ничего не спрашивала, не интересовалась? Давай подумаем вместе. Я даже помню некоторых из них, хотя многое позабывала. А этих помню. И неудивительно. Аделина. Артемий. Авдотья. Отличная фантазия, правда?

– Ну, – мрачно сказала Катька. – Давай дальше. Давай. Может быть, сообразишь кое-что.

– Еще был какой-то Амфибрахий, но ты его точно придумала, мне кажется.

– Угу, придумала. Еще Апраксия, – напомнила Катька. – А также тетка Алевтина. И одноклассники Афанасий и Аввакум. Ну?

Я молчала.

– Еще? Авессалом? Или хватит? – сквозь слезы закричала Катька. – Эта компания не подходит! Одноклассников я отрабатываю иначе! Они мне рекомендации пишут. Нужны рекомендации от той компании, предыдущей. А вы – именно вы! – должны меня взять на работу! Ты, Олька. Ленка. Сашка. Юлька. Вадик. Понимаешь?

И тут я поняла, что вообще ничего не понимаю.

– Нет, Олька, ты понимаешь. Ты у меня, Олька, директор лучшего креативного агентства в городе. Ты все понимаешь. А Юлька у меня главный редактор местного – местного! – Vice, между прочим! А Вадик – директор и основатель лучшей в городе фотостудии! Сашка владеет собственным издательством, она у меня вообще круче всех. Ленкой тоже можно гордиться, половина всех сериалов, что тут делается, через ее продюсерскую компанию, между прочим, проходят, разве нет? И после этого всего – после всего, какими вы вышли успешными, красивыми, идеальными – вы не можете меня взять хотя бы полы мыть – чтобы я могла это все отработать? Нет, не можете? Конечно, не можете. Лучше бы подумали, почему все так гладенько, почему у вас имена, как в этих советских книжках дурацких: Ленка, Олька, Юлька, Сашка. Так что, бывает в жизни? Вы думали про это вообще хоть раз? Но нет, так далеко мы думать не можем. Мы только можем думать о том, как они все отреагируют, все эти ваши коллеги, подчиненные, все эти важные для вас фигуры, если вы меня в этом моем состоянии возьмете на работу! Хотя думать вам надо было вообще в другую сторону! Важные фигуры, с ума сойти.

Я извинилась перед Катькой и сказала, что у меня важный митинг через пять минут – пришло сообщение вот только что.

– Врешь, – сказала Катька. – Хотя, с другой стороны, как я могу обвинять тебя или кого-либо из вас, дорогие мои, в том, что вы врете. Все, не справилась. Не вышло. Не получилось. Теперь сами меня ищите, когда поймете, что во всем этом не так. Больше я к вам не пойду унижаться, надоело, пусть все оно горит на хрен, не отработаю так не отработаю, есть в мире и более страшные вещи, чем самые страшные в мире вещи. До свидания, Олька-Олька.

И ушла, хлопнув дверью.

Хотя никогда до этого не хлопала дверью.

Почему-то мне показалось очень важным не соврать ей – пусть она бы вряд ли как-либо об этом узнала – и я решила организовать важный митинг, устроив скайп-конференцию с Вадиком и девчонками, чтобы обсудить с ними одну крайне неприятную штуку, которая пришла мне в голову. Или была ловко вложена в мою голову Катькой.

Но когда я собрала их всех в один костяной веночек – Ленку, Юльку, Сашку и Вадика – поняла, что от того, сообщу ли я им эту штуку – ничего не изменится ни в мире, ни в том, что миром считает наша Катька, ни даже в том, что этим миром по какой-то причине до настоящего момента считали мы. По сути, тот факт, что ничего не изменится от моего сообщения, и был той самой информацией, которую я собиралась им сообщить. И если об этом знаю я – видимо, об этом знают и остальные.

Как и о том, что нам всем придется теперь хорошо поработать, чтобы остаться существовать в этом новом, довольно неуютном с учетом всей этой информации, мире железного зайчика.