Дальше все тоже было немного как во сне, что сильно обеспокоило профессора: он объяснил аспиранту, что специально не брал с собой исправленную копию диссертации, потому что должен внести еще кое-какие правки, часа три разбирал очень приблизительные ошибки (возможно, и не ошибки вовсе) в его громоздких выкладках (увидев в тексте чересчур буквально воспринятый пассаж про множество возможных миров, жестко вычеркнул, воскликнув: это же литература у вас, а у нас научная работа, научная!), после снова позвонил в автобусный парк: действительно, забыл, и снова водитель выручил, спас, не забрал себе, вот есть же хорошие люди, укоризненно прошипела в трубку старуха-диспетчер. Есть, конечно, не чета тебе, ведьма.
Подходя к автобусному парку, профессор снова увидел сидящего на скамейке молодого человека – пьяного, сонного, обнимающего черный портфель и уже заранее как будто плачущего. Он выглядел еще более опустившимся, измотанным. Профессор подошел к нему и сказал:
– Ну что, сами отдадите на этот раз или помочь?
Молодой человек зарыдал, обнял портфель так, как будто это была урна с прахом всех его нерожденных детей, умерших в прошлой жизни тихими вредными старичками, благополучно сожженными в подготовке к важнейшему переходу и внезапно лишенными прав на реинкарнацию в последнее мгновение, – только прах, только невозможность будущего – и снова начал бормотать и всхлипывать: не забирайте, не забирайте, пожалуйста, я не понимаю, что я сделал не так, но не убивайте, пожалуйста, не забирайте, я не справлюсь, не смогу.
– Справишься! – уверенно сказал профессор, выдергивая залитый горем портфель из трясущихся объятий молодого человека. – И без этого получится!
– Не получится, – завыл молодой человек. – Ничего не получится теперь, все. Это мой, это мое, это же мне было, мне. Оставьте мне. Пожалуйста, я что хотите сделаю.
– Ничего не надо делать, – строго, но неуверенно сказал профессор, пряча портфель под мышку. – Все нормально будет.
Молодой человек попытался встать, упал, заплакал, начал размазывать по лицу грязь.
Профессор на это все уже не смотрел, а быстро шагал прочь, чтобы не видеть и забыть.
Придя домой, он первым делом снова проверил, действительно ли все осталось таким, как было. Позвонил жене (та мрачно поинтересовалась: снова перечислить внуков?), заглянул в холодильник, в зеркало, в шкаф. Сел в кресло, подумал: вдруг из кухни сейчас выйдет огромная собака, или весь дом сложится, как игрушечный? Никто не вышел, ничего не сложилось.
Тем не менее, он спал спокойно, почти без снов, как если бы не происходило ничего особенного. На следующий день профессор решил поехать на встречу иначе, не в этом праздничном ленточном автобусе номер сто – дошел пешком километр до трамвая, прижимая портфель к груди, ехал в трамвае, но трамвай почему-то сломался.
– Сломался! – со значением повторил профессор вслед за нервной, взвинченной вагоновожатой, выгоняющей людей из трамвая резво и недовольно, как будто это непрошеные гости. Вот оно что! Профессору показалось, что он наконец-то разгадал происходящее.
Он сел в такси, приехал на встречу, но когда уже позвонил в дверь, понял, что забыл портфель в машине. Ситуация понемногу превращалась в чудовищную, но профессор взял себя в руки, объявил аспиранту, что забыл портфель в такси, и прямо от него позвонил диспетчеру, а из нее – таксисту, услышав сбивчивую брань: занят, слишком много заказов. Профессор попросил таксиста привезти портфель прямо сейчас, он заплатит (аспирант начал нервно показывать знаками: я заплачу, не переживайте), но таксист выругался: если каждому привозить, работы не будет, подождете! Профессор диктовал адрес, встревоженный аспирант наливал чай медленно-медленно прямо на стол: тоже волновался.
Через неcколько часов бесконечного перечеркивания строчек профессор перезвонил в службу такси, чтобы узнать, закончилась ли смена у таксиста, но мрачный диспетчер, немного задумчивый, будто сам удивлен происходящим, сообщил, что таксист, его друг, поехал отдавать портфель вечером после работы, чтобы, так сказать, лично, из рук в руки (вероятно, рассчитывал на какое-то вознаграждение), но ехал со смены уже пьяный, выпил с этим самым другом прямо в диспетчерской после работы, бывает, поэтому был не за рулем, а сел в автобус, чего там, всего пять остановок, но вот незадача: заснул там, в автобусе, и забыл портфель.
– Автобус номер сто? – неуверенно спросил профессор.
– А какой еще, – нехорошим голосом ответил диспетчер.
Профессор замолчал. Было понятно, что молчать он намеревается долго.
– Мы сейчас поедем в автобусный парк, – сообщил диспетчер, – Я его подвезу, не беспокойтесь. Пятница, вечер, бывает. Сами будто портфелей не теряли. То есть вы же его и потеряли изначально, нет? Все в лучшем виде будет, не беспокойтесь.
Профессор положил трубку, в самом деле, одолжил у тревожного аспиранта некоторую сумму денег, которой тот размахивал, как несуществующей распечаткой исчерканной, исковерканной диссертации, и уже на другом такси примчался в автопарк.
Скамейку с плачущим, раскачивающимся туда-сюда, как на похоронах, молодым человеком он увидел сразу, издалека – особым, новым, но уже привычным за эти три дня, чутьем гигантской хищной птицы, протяжно, как боль, кружащей над неясной, неопределенной, зато целехонькой, не изорванной еще когтями в клочья крошечной душой мышонка в траве.
Профессор потянулся к молодому человеку, который в ужасе, рыдая, отшатнулся от него, как от призрака, прикрывая лицо портфелем.
– Берите, – пьяным запинающимся голосом забормотал он, – берите, забирайте, простите ради бога, берите все, меня уже нет, мне не важно, забирайте, мне не надо, не надо, просто не приходите больше.
Профессор взял портфель обеими руками, вцепившись в него, как в кожаный руль невидимого автомобиля (а вот был бы автомобиль, мрачно подумал он, возможно, всего этого бы и не случилось, автобус виноват, транспорт всегда предает человека, всякая вещь, работающая по расписанию, изначально лжет), но вдруг свернул не туда, резко крутанул, забрал влево, подумав: ладно, оставлю ему, раз так. Наверное, надо оставить. Невыносимо смотреть.
Всунул портфель в дрожащие пьяные руки, шарящие в воздухе, попытавшись сомкнуть их поверх блестящего в свете луны влажного замка.
– Держи, держи уж, – зачем-то по-отцовски примирительно сказал профессор. – Если совсем не можешь, чего тут. Бери.
Молодой человек обнял портфель и завыл, не веря своему счастью. И так воет, и иначе воет, подумал профессор, нет никакого покоя несчастной душе.
– Все, все, – он похлопал молодого человека по плечу, – не бойся. Больше не встретимся никогда, слышишь?
И почувствовал себя лживым зеленым автобусом.
Молодой человек тихо плакал, елозя ногами по грязи. Было очевидно, что это слезы облегчения.
Профессор приехал домой, позвонил аспиранту и извинился, сказав, что портфель, кажется, пропал безвозвратно, так что правки придется внести снова.
