— Понятно все с тобой.

Гайя мучительно соображала — основное решение родилось уже у нее в голове, но теперь предстояло объяснить свой выбор и ребятам, и Фонтею. Ей самой было жаль этого красивого и сильного парня, поддавшегося на совершенно понятную всем уловку — влюбился в жену императора и решил выразить ей свою преданность, даже не задумавшись, что стремления у Ливии и Октавиана могут быть разными и не обязательно направленными на благо Рима. Но из-за его сумасбродной влюбленности погибла Рыбка и тяжело ранен Рутилий… И если с Рутилием он еще сможет сам объясниться, то помочь погибшей девушке-воину уже нечем, как и Дарию. Сердце Гайи сжалось еще мучительнее — она знала, что Дарий находится в храме Беллоны, но это не может продолжаться бесконечно, он должен будет собрать волю в кулак и вернуться к своим обязанностям.

— Ты же знаешь, чем закончились твои действия? — она спросила как бы невзначай, присаживаясь на край стола и перебирая в пальцах забытое Друзом стило.

Арестант шумно выдохнул:

— Знаю… Твои ребята по дороге объяснили, — он, поморщившись, дотронулся плечом заведенной за спину руки до покрытой коричневой коркой скулы, попытался потереть, чтобы унять зуд в собирающейся заживать ссадине. — Поверь, я не хотел. И скажи… Это правда, что тот, которого насмерть положили, девчонка была?

Гайя сдержанно кивнула:

— А в чем разница? Погиб наш товарищ, подготовленный воин. И да, красивая молодая девушка. Любимая девушка. Раз уж для тебя влюбленность не пустой звук и толкнула тебя на такие странные поступки, то попробуй понять чувства того, кто ее любил.

— И кто? — глаза парня стали совершенно больными.

— Это не имеет значения.

— Так что я могу сделать, чтобы расстаться с жизнью не просто так. А еще и принести пользу Риму? Ты начала говорить об этом… Прошу, помоги. Я поступил, как ничтожная самовлюбленная тварь. Думал только о себе. Мне и правда льстило, что сама императрица обратила внимание на меня, обычного солдата, молча стоящего у дверей ее конклава.

— Офицер преторианской гвардии это уже не «обычный солдат», — рявкнула Гайя. — И думать учат в гвардии прежде всего. Те, у кого сил много, а с головой дружбы не водится, камень рубят в каменоломнях!

— Виноват… — парень опустил голову еще ниже, но затем весь как-то подсобрался, поднял голову и уже уверенно взглянул в глаза трибуна. — И готов искупить. Может, ты оставишь свой меч на краю стола? И сама выйдешь на несколько мгновений подышать воздухом?

— У тебя ж руки связаны. Забыл? — глаза Гайи сверкнули насмешливо, и декурион понял, что трибун нарочно провоцирует его или проверяет способность мыслить взвешенно.

— Не забыл. У тебя хороший боевой меч, и я это вижу. Так что одного движения мне хватит перерезать веревку на руках, а второго вогнать меч себе в живот. Антония же никто не обвинил после этого в трусости.

— И сил у тебя хватит? — Гайя снова заглянула ему в глаза, с радостью обнаружив, что того смятения и отчаяния, которое было в самом начале допроса, там уже нет. — А знаешь, у нас в когорте есть воин, который родом с далекого севера, с земель, лежащих за Альбионом. Так у них воин вспарывает себе живот, втыкает меч в землю и ходит вокруг него, наматывая на лезвие свои кишки. Думаю, это несколько сложнее.

Декурион посмотрел на нее расширенными глазами:

— Так не смог бы… А вот выйти на арену к тиграм или своими руками казнить там в поединке пленных наемников вполне готов.

— Хорошо. Это лучше, чем ликторы с розгами. И даже лучше, чем упасть на собственный меч. Я и хотела предложить тебе схватку с наемниками. Но не на арене. И скорей всего, ты не вернешься с это операции, она будет действительно самоубийственной. Но если выживешь, то тебя простят. Даю слово. Кровью искупишь вину.

— Что надо сделать? — в глазах парня снова Гайя заметила перемену чувств, теперь они засветились радостью и облегчением.

— То же самое, что и делал, когда по недомыслию вредил Риму. Передать письмо. Ну и наврать немного.

— И всего то? А дальше?

— А дальше будешь жить. Наверное. Если поганцы тебе поверят. Во всяком случае, отвлечешь их любым способом, пока остальные наши смогут войти, — она вынула нож, висевший у нее на груди, прокрутила в руке, исподволь наблюдая за реакцией своего подопечного, а затем одним взмахом разрезала веревки, которыми были стянуты его руки и ноги. — Разомни плечи и запястья.

Она убрала нож, продолжая изучать парня, который совершенно не дрогнул, когда она взмахнула ножом у него перед лицом, а затем резко завела клинок за спину.

— Зовут тебя как? — нарушила она воцарившееся молчание.

— Гней Луканий.

— Так ты старинного плебейского рода? Надеюсь, твоим родственникам еще не успели сообщить о том, что ты задержан по подозрению в государственной измене и лишен офицерского звания…

— Как лишен?! Уже?!

— А чего ждать?

— Я думал, лишат вместе с головой.

— Нет. А с головой ты просто не дружишь, вот и попал в переделку. Так что, Гней Луканий, у тебя есть возможность не дать старухам Паркам оборвать твою нить. Назад не вернуть, и Рыбку тоже не вернуть. Но позора избежишь.

Гайя вызвала конвой и передала им воинам обретшего привычную осанку декуриона, без лишних подробностей велев молодым воинам отвести его помыться и показать врачу:

— Он должен быть готов до следующей ночи.

Вариний взглянул на нее безумными, побелевшими глазами из-под надвинутого налобника шлема, и она уточнила:

— Готов сражаться.

— На арене? — тихо спросил ее мгновенно успокоившийся Вариний, сам прошедший суровое испытание гладиаторскими боями и сохранивший благодарность в отношении Гайи, трижды спасшей ему жизнь.

— Нет. На арене для него было бы слишком просто.

Вернулся Друз, как только стук шагов конвоя стих за палаткой.

— Гайя, а хочешь знать, для чего нашей милостивой императрице понадобилось вдруг посылать столь странные предупреждения врагам империи?

— Не знаю, — честно призналась Гайя. — Ливия не глупа. И Октавиана она ценит. Не знаю насчет их чувств, и не нам их обсуждать. Но на предательницу она не похожа. Я ж ее так или иначе во дворце вижу часто. И говорить о гнезде измены на Палатине… Нет, я бы не стала торопиться. Тут что-то нечисто, как и с этим Луканием.

— Угадала. Прости, не все свои источники я даже тебе назову. Просто поверь. Но Ливия не предавала Рим. Она просто уничтожала тебя. Надеялась, что ты сама пойдешь на штурм, и потому и посоветовала убивать сразу именно тех, кто зайдет в окно. И смею уверить, она не остановится.

— Меня?!

— Тебя. Приревновала к Октавиану. Тебя надо срочно снимать с дежурств на Палатине. Она уверена, что Октавиан влюблен в тебя. И не с мечами упражняется с тобой, а как бы поделикатнее выразиться… с мечом