— Ну, ты и силен, — подошел к нему наставник. — Не считая твоих путешествий, почти пятьдесят раз. Что, так запала в душу эта рыжая?

— Эх, — демонстративно сокрушенно вздохнул Марс, махнул рукой и побежал дальше.

Ренита, стоя на крыльце валентрудия, прищурилась и посмотрела на утреннее солнце. Она тоже заметила эту игру, которую затеяли на глазах у всего лудуса нахальная рыжая девчонка и уже успевший ей досадить бывший легионер. Сколько ей лет? Семнадцать? Восемнадцать?

Глядя на них, она думала о том, что никогда бы не смогла вот так, легко и открыто наслаждаться своим телом, чувствуя, как оно послушно подчиняется любым движениям. Ренита так привыкла прятать все — и тело, и мысли, что иногда ей казалось, что она срослась с этим серо-бурым покрывалом. И она где-то в глубине сознания понимала, что что-то в ее тихом мирке начало безвозвратно ломаться — и останавливать это не хочется, и заглянуть вперед страшно. Она прижала пальцы к вискам — не потому, что голова болела, а для того, чтобы успокоить рой мыслей, распирающих ее изнутри.

И основу ее беспокойства составляла не только Гайя, хотя Ренита и почувствовала в независимой девушке тайную угрозу своему положению — целительница прекрасно видела, как все гладиаторы оживляются при виде нее, какими глазами смотрят ей вслед, и как естественно ведет себя девушка, словно ее это вовсе не волнует. На нее так не смотрели. Но ей этого и не хотелось — иначе зачем бы она спряталась бы под своим покрывалом?

Больше всего сейчас ее волновал кельт с разрисованной замысловатым синим узором щекой, хотя и обитал в этом лудусе больше года, но привлек ее внимание только сейчас. И не просто привлек, а заставил вот так стоять рано утром на крыльце валентрудия…

Ренита закрыла глаза и подставила лицо солнцу.

…Накануне вечером Таранис сам пришел к ней, держась пальцами за растрепанную повязку на боку, и сквозь сбившиеся витки бинта она увидела свежую кровь.

— И кто был прав? Не думай, что я кого-то здесь оставляла зря. А тебе слишком рано было приступать к тренировкам, — она уже раздевала его, расстегивая тяжелый и широкий пояс-бальтеус.

— Как раз тренировки мне и не вредили, — он свободной рукой сам снял бальтеус, не желая обременять ее такой тяжестью, и аккуратно положил его на лавку.

— Тогда что? Тоже подрался? Я же швы сняла только вчера! Что за наплевательское отношение к чужой работе? — в ее голосе явственно нарастало раздражение.

И он решился, исподволь наблюдая за ней:

— Почтеннейшая и ненасытнейшая матрона Луцилла, будь она неладна. Лучше б Марс не брал у нее эту тряпку.

— Тряпку? — уточнила Ренита, смутно припоминая, что и правда, какой-то странной светло-зеленой тканью, явно от праздничного женского наряда, были стянуты ребра Тараниса, когда его привел Марс после выступления на свадьбе.

— Ну да. Она ему предложила покрывало, а он, болван, взял, и вот теперь она и к нему приходила, а теперь решила и на меня вблизи полюбоваться.

— Удалось? — ее голос был совершенно равнодушен, но он уловил в нем затаенную досаду.

— Ей понравилось.

— А тебе? — она выпрямилась, отставляя в сторону миску с алой от его крови водой.

— Как видишь, — он криво усмехнулся, пытаясь заглянуть на свой бок.

— Лежи уже, — она рукой слегка прижала его грудь, заставляя снова вытянуться на столе.

Она хотела прибавить что-то еще, но встретилась с его глазами — такими синими, что захотелось заглянуть в них еще раз. А еще — под их взглядом Рените расхотелось ворчать.

— Сегодня ты никуда не пойдешь, — она решительно закрыла перед ним дверь.

— Снова вызовешь рабыню с губкой?

— Сейчас ты в состоянии и сам обмыться. Тем более, не в песке же валялся, а в постели с Луциллой.

— Не злись, — он оперся рукой в дверной косяк рядом с ее плечом, заглянул в глаза нахмуренной Рениты, решительно закрывавшей собой выход на улицу.

Посмотрел — и вдруг наклонился к ней и поцеловал. Очень осторожно и нежно, едва коснувшись ее губ, пахнущих мятой.

Она отшатнулась, но не оттолкнула.

Вообще-то Ренита никогда не смогла бы причинить боль раненому, и не стала толкать нахального кельта, опасаясь попасть по вновь открывшейся ране или рядом с ней. Но и отвечать на его заигрывания тоже не сочла нужным.

— Успокойся. На меня не действую все ваши штучки. Выздоровеешь, побегай за этой рыжей. За ней все бегают, как будто для того, чтоб получить зуботычину. Или от ее новоявленного дружка.

— Кого?

— Ах, да, — махнула она рукой. — Конечно, ты с этой Луциллой все и пропустил.

И Ренита вкратце ему поведала по драку, возникшую на кухне из-за рыжей красотки. Таранис только головой покачал — он же предупредил друга сразу, что эта девушка явно не для него. Да и понравились они с первого взгляда с Рагнаром — и он это видел. Если бы не уволокли Рагнара бы в карцер, может, ласкал бы его суровый друг эту красивую и сильную, под стать ему золотоволосую девушку.

Рагнара не били — в лудусе умели беречь хозяйское имущество. Так что, не считая нескольких подряд ударов по животу, заставивших его на мгновение ослабить сопротивление, ничего и не было. Тем не менее, благодаря усилиям десятка надсмотрщиков, Рагнар был закован по рукам и ногам в кандалы и закреплен с помощью перекинутой через блок и закрепленной в стене цепи. За надсмотрщиками захлопнулась дверь, оставив его в затхлой, пахнущей засиженной мышами прелой соломой, тишине.

Рагнар повел плечами, согнул и разогнул ноги, чтобы понять, к чему быть готовым. Собственно, как он и думал, калечить его не собирались, оставив возможность постоянно разминать тело, не давая затекать конечностям. Зато возможности лечь целиком не было — цепь позволяла лишь слегка опуститься на колени, при этом вывернув руки над головой всем весом его немаленького тела. К тому же Рагнара, уже побывавшего в этом карцере, особо и не прельщала перспектива лежать тут — не слишком приятно было бы проснуться с мышиным гнездом в волосах. Он даже подсознательно встряхнул своими густыми светлыми волосами, представив, как там могли бы копошиться своими тонкими лапками с прозрачными пальчиками эти юркие зверьки. Рагнар беззвучно собирал проклятия на головы надсмотрщиков, закрепивших его руки так, что и выпрямиться целиком во весь рост он не мог, оставаясь стоять на полусогнутых ногах, что тоже было утомительно, если не иметь возможности опираться на стену или столб.

Глаза его постепенно привыкли к темноте и стали различать шныряние юрких и гибких мышиных тел среди клочьев гнилой соломы, неприятно скользящей под его босыми ногами и коленями. Ему приходилось постоянно отгонять ногами клубки мышей, стремящихся воспользоваться теплом его тела. Каменный пол