Боковая дорога, ведущая к окраине Колна, бежала между лугами, перемежавшимися рощицами. Вокруг щебетали птицы, их радостный хор звенел у меня в ушах, пока я медленно выезжала из деревни. Дорогу развезло, и копыта моей лошади слегка разъезжались в жидкой грязи. Тяжело дыша, Пак тащился рядом со мной, день выдался безветренный и ясный, и я представила, как Алиса ходила по этой самой дороге, такой же знакомой ей, как мне парковые аллеи Готорпа.
Я так мало знала о жизни Алисы, хотя сама она успела узнать обо мне достаточно много. Однажды она упомянула, что едва не вышла замуж, должно быть, имея в виду Джона. Ей очень не хватало любимой матери, и она нашла родственную душу в ее давней подруге, Канительщице. Алиса редко упоминала о своем отце, да и то без особой теплоты. Я знала лишь некоторые мелкие подробности, но они были подобны мазкам кисти по краям картины: а центральный образ пока оставался не выявленным.
Дорога пролегала по лесистой местности, и среди этих огромных деревьев наш Готорп показался бы игрушечным домиком. Меня пробрала дрожь при мысли о том, что именно под их шелестевшими кронами Джон Лоу столкнулся с Элисон. Я упорно смотрела только вперед, и наконец могучие стволы с раскидистыми ветвями расступились, и, вновь увидев ширь зеленеющих лугов, я постаралась отделаться от смутного ощущения того, что за мной кто-то следит. Как и сказал Питер, справа поднимался холм, и на его склоне притулился приземистый, невзрачный домишко. К нему вела грязная дорожка, и я, управляя лошадью, побуждала ее обходить самые топкие лужи. Поднимавшаяся над крышей струйка дыма быстро рассеивалась ветром. Эта глинобитная лачуга под соломенной крышей выглядела ненамного выше моего скромного роста, даже ниже, чем наша домашняя кладовка. Свет проникал внутрь через открытые ставни окошек, очевидно, не имевших никаких стекол. Вокруг домика тянулась низкая ограда, за ней на клумбах лежали подсохшие или сгнившие цветы. Несколько ярких головок выглядывали из сорняков, точно фонарики. Я вспомнила, как Алиса рассказывала об огороде своей матери, и подумала, что он, должно быть, находится где-то с задней стороны. На склоне холма этот дом выглядел на редкость уязвимым, нелегко, наверное, вырастить здесь целебные травы, открытые всем ветрам и дождям.
Я громко постучала в дверь, и она довольно быстро открылась. Джозеф Грей оказался старше, чем я ожидала: даже старше Роджера. Или, возможно, его старила бедность. Спина его сильно сгорбилась, и он, похоже, сам того не сознавая, пребывал в странном движении, хотя стоял на месте; видимо, его била дрожь, и рот тоже непрерывно двигался, словно он что-то пережевывал. Его золотистые и вьющиеся, как у Алисы, волосы, спускались к плечам. На лице поблескивали ясные голубые глаза, а тело напоминало обтянутый кожей скелет: одежда висела на нем мешком и выглядела так, словно ее надо было вымачивать в щелоке неделю.
– Мистер Грей? – сказала я, – Меня зовут Флит…
– Да знаю я, кто вы такая, – пробурчал он, – она ведь работала у вас, верно? Заходите. Видно, у вас есть что порассказать мне.
В доме было очень тепло: огонь посреди комнаты горел так весело, словно за окнами стоял декабрь, а не июль. Поднимающийся дым уходил в дыру, проделанную в середине крыши, и мне подумалось, что из-за этого отверстия в непогоду по их дому гуляет холодный сквозняк. С двух сторон от очага стояли кровати – одна не заправленная – земляные стены скрывались за ткаными полотнищами, наверняка влажными и холодными на ощупь. Помимо кроватей, скудную обстановку дополняли стол, два стула и буфет. Вокруг очага, на покрытом тростником земляном полу, стояли оловянные кружки, котелки и сковородки, ими явно часто пользовались, но редко чистили. Значит, Алиса и ее отец готовили, спали и жили в этом доме, полном дыр и щелей, сквозь которые со свистом проникал ветер.
– Вы небось пришли из-за клячи? – проскрипел Джозеф.
– Какой клячи? – удивилась я.
– Ну той самой, что вы дали Алисе. Хотя теперь-то вы ж получили ее обратно, а то нам тут и без того неприятностей хватает.
Я в недоумении смотрела на него.
– Вы говорите о той пропадавшей лошади?
– А то. – Его рот продолжал двигаться, даже когда он молчал, и я подумала, не жует ли он табак. – Я ж вернул тому типу все деньги. И, думаете, как она отблагодарила меня? Разоралась, злющая, как мегера.
Он доплелся до своей кровати и сел. Я осталась стоять у двери, с трудом переводя дух в этом томительно жарком доме. Джозеф облизал губы, взял с пола пивную кружку, обследовал ее содержимое и залил его в рот.
Так вот что случилось с нашей серой упряжной лошадью: отец Алисы продал ее. А ей удалось вернуть. Внезапно я почувствовала стеснение в груди и едва справилась с охватившим меня волнением. Однако, расправив плечи, я машинально пригладила юбки.
– Мистер Грей, я пришла сюда не из-за лошади. Что бы там ни было, теперь она опять у нас в конюшне. Я пришла потому, что Алису арестовал судья Роджер Ноуэлл, у него, видимо, сложилось впечатление, что она убила какого-то ребенка.
Он рассеянно пялился на языки пламени остекленевшим взглядом, но через пару мгновений поднял глаза на меня.
– М-да? – изрек он.
– Мистер Грей, ваша дочь попала в большую беду. Я сделаю все возможное, чтобы помочь ей, но, по-моему, вы должны знать об этих губительных обвинениях. Ее отвезли в тюрьму Ланкастера, где она будет содержаться до выездной сессии суда в следующем месяце, однако, надеюсь, до этого не дойдет. Я не допущу этого. Мистер Грей, вы слышите меня?
– Небось та лошадь вам и вовсе без надобности? Что для вас еще одна старая кляча? Почитай, у вас их там целая конюшня, стоят себе в ряд, точно солдаты, ожидая приказов. – Он отдал вялый салют и вновь опрокинул в рот содержимое своей грязной кружки, хотя она уже явно должна быть пустой.
– Мистер Грей! Вы слышите меня? Вашу дочь обвинили в колдовстве и заперли в тюрьме. Вы что-нибудь об этом знаете?
– Значится, – рыгнув, пробурчал он, – видно, пойдет по той же дорожке, что ейная мать.
Он чиркнул по шее пальцем.
Мой рот открылся в невольном изумлении.
– Ее могут повесить, а вас это не волнует? Разве вы не заинтересованы в том, чтобы помочь ей?
– Нет… интерес у меня есть… – Он растерянно умолк, и взгляд его вновь стал бессмысленным, – мне интересно, где взять еще эля? Уж она-то, значится, теперича мне его не
