Потом дрейлинг слышит выстрел.

Он тотчас же определяет, что это был винташ, очень мощный. Потом грязь на дороге в шести футах перед ним вдруг всплескивает, и его обдает мокрой землей.

Сигруд инстинктивно отскакивает. Приземляется на левый бок и едва не кричит от боли, когда сломанные ребра скрипят и трещат. Подавив стон, лежит в канаве лицом вниз и не шевелится.

«Что это было, — думает он. — Адский ад, что это было?»

Он ждет. Ничего не происходит: ни других выстрелов, ни приказа встать. Он начинает ползти назад, обратно к воротам.

Новый выстрел — на этот раз в землю футах в четырех справа от него. И еще один, на три фута слева.

«Предупредительные, — думает дрейлинг. — Если бы меня хотели убить, я был бы уже мертв». Впрочем, он сомневается, что это можно считать утешением.

Сигруд по-прежнему лежит лицом вниз, держа правую руку на затылке, — левую, разумеется, он не может поднять. Теперь он не в состоянии перестать трястись.

Он слышит шаги в холмах наверху. Не поднять ли голову? Нет, лучше не нарываться. Это оказывается мудрым решением, когда женский голос сурово кричит:

— Не двигайся! Даже не вздумай дернуться!

Он ждет, прислушиваясь к приближающимся шагам. Гадает, как угодил в такую передрягу, а потом понимает: «Электрическая сигнализация в воротах. Они поняли, что я вломился. Глупо. Глупо и небрежно».

— Ты вооружен? — спрашивает женский голос.

— Да.

— Вытащи оружие и выбрось, пожалуйста.

Сигруд подчиняется, выбрасывая свой нож:, хоть ему и странно слышать слово «пожалуйста» от человека, который отдает приказы, держа в руках винташ.

— Хорошо. Встань, пожалуйста. Медленно.

Постанывая и скуля от жуткой боли в левом боку, Сигруд с трудом поднимается на ноги.

Чуть выше по склону холма стоит женщина. Он вытирает грязь с единственного глаза и смотрит на нее с изумлением.

Она совсем не похожа на миллионершу. На ней сообразная сельская одежда, жилет из овчины и кожаные сапоги, да и мощный винташ — еще и с телескопическим прицелом — весьма необычный аксессуар для богачки.

Но глаза, что глядят на него через прицел… Несомненно, это Ивонна Стройкова, та самая девушка, которую Сигруд встретил много лет назад, и в тот раз она восторженно смеялась, когда он разжег трубку угольком из камина. Однако с той поры она постарела и огрубела. Теперь перед дрейлингом не блистательная светская львица, которую он помнит по Мирграду, но худая, выносливая женщина с каменным лицом и длинными черными волосами, собранными в узел на затылке.

— И кто же ты такой? — спрашивает она.

— Сигруд йе Харквальдссон, — говорит Сигруд. Он пытается не дрожать, но дело дрянь. — Ш-шара… Она…

Стройкова смеется ледяным и невеселым смехом.

— Сигруд йе Харквальдссон! Грозный дрейлинг из Мирграда! Итак, вот лучший боец, которого Шара обещала нам прислать! — Она окидывает его изучающим взглядом. — Ты уж прости мою откровенность, но… что-то я не понимаю, как ты можешь нам помочь.

Сигруд пытается сказать, что и сам не понимает, но его опять охватывает дрожь. И на этот раз она не прекращается. Он дрожит, трясется, пока у него не темнеет в глазах, пока он не утрачивает способность видеть или даже дышать.

А потом грязная дорога поднимается к нему. Он падает и не теряет сознание еще несколько секунд — достаточно, чтобы ощутить боль. Но не очень долго.

Последнее, что он слышит, это вздох Стройковой и ее голос:

— Ох, вот только этого мне…

Потом наступает тьма.

Кавита Мишра просыпается посреди ночи.

Ее не тревожит темнота вокруг. Хотя на самом деле жутковато — она оставила у постели свечу, когда легла, так что в комнате не должно быть темно, по крайней мере неоткуда взяться такой непроницаемой тьме; но тревожнее всего то, что квартиру заполнили писк, шелест и поскрипывание, как будто спит она не в собственной постели, но в каком-то гигантском, просторном, древнем лесу, таком густом, что лунный свет не проникает сквозь его крону.

Потом раздается голос:

— Мишра.

«А-а», — думает она. Спрашивает вслух:

— Да, сэр?

— Он причинил мне боль, Мишра. Этот человек сделал мне больно.

Она садится на постели.

— Ноков? Сэр? Как вы… Как вы меня нашли? Я не произносила вашего имени.

— Я вспомнил, куда ты меня призывала однажды, — отвечает голос. — Я вспомнил. Я вспомнил, где это происходило. Я становлюсь сильнее, Мишра. Я могу приходить без приглашения туда, где уже бывал. Но все-таки он… Несмотря на это, он причинил мне боль, Мишра!

— О ком вы, сэр? О даувкинде?!

Она знала, что операция в Галадеше обернулась чудовищным бедламом. Уничтожение дома Комайд было во всех газетах. Она получила одно сообщение от Нокова — письмо на черной бумаге на следующее утро загадочным образом появилось на ее комоде — с приказом распространить рисованный портрет даувкинда по всем подразделениям министерства, что и было сделано. Но Мишра не видела самого Нокова и уж точно не знала, что он пострадал.

Или что ему вообще можно причинить вред. Это ее тревожит.

Справа от нее раздается тяжелый вздох. Потом среди теней что-то… шевелится.

И она видит его. Или, быть может, он позволяет ей себя увидеть.

Когда она увидела его впервые в тот день девять лет назад, когда он оставил ей письмо с вопросом, присоединится ли она к нему, он выглядел обычным континентским мальчиком — хотя его глаза были слегка темноваты, словно их с трудом удавалось разглядеть, и он с необыкновенной легкостью прятался среди теней. Но с течением времени и по мере того, как их миссия развивалась, он менялся.

Ноков внимательно смотрит на нее. Он, конечно, все еще молод — и двадцати не дашь, но его осанка изменилась, а глаза стали озерами бескрайней тьмы, в которых поблескивают едва заметные звезды, способные увидеть… больше.

Теперь он сильнее. Теперь он принц, облаченный в мантию власти.

Однако, когда он протягивает Мирше руку, она видит: пальцы в синяках и опухли.

— Он причинил мне боль, — повторяет Ноков. — Как такое возможно? Как он мог это сделать? Ты знаешь?

— Я… Нет. Я не знала, что вы можете пострадать.

— Я не могу! Теперь я сильнее, чем любой из моих братьев и сестер! — Его голос исходит от всего, что ее окружает, как будто все тени вибрируют в унисон. — Я знаю это, мы с тобой оба знаем. Если бы я мог просто найти их, я бы… я бы… — Он мечется в поисках слов, а потом говорит: — Проклятье, это несправедливо. Несправедливо! Я не должен… Никто не должен причинять мне вред. С этим покончено. — Он смотрит на нее, встревоженный. — Каким сильным я должен стать, чтобы никто не смог причинить мне вред?

Ее рот открывается. Хоть Мишре трудно в это поверить, она подозревает, что Ноков пришел в поисках утешения. Но это еще более странно, потому что он недоговаривает: похоже, однажды ему пришлось страдать, и с той поры он убегает от