— Хозяин прислал.

— Пора.

— Мы пробовали твою кровь. Мы тебя чувствуем.

— Не упустим.

Фамильяры, как всегда, говорили одновременно, почти перебивая друг друга, только Мишь был немногословен, он все еще с трудом со мной общаться.

— А почему портал не открыли, а так, через дверь?

— Сцер не пускает, — насупился дракон.

— Ага, здесь тропу не найти, — подтвердил горгул. — Пришлось бежать.

— Лететь.

— И лететь тоже.

Пока мы ждали Эвераша, я успела узнать, что Мишь предпочитает летать, а Хвич, наоборот, терпеть не может, зато обожает бродить тенями. А дракон, зато, очень любит плавать и обязательно покажет мне одно интересное озеро… Но только после того, как горгул отведет в свою заветную пещеру… Нет, до того… Нет, после…

Приятели снова принялись спорить и почти подрались, но тут, к счастью, вернулся отец. А я неожиданно подумала, что, наблюдая за потешной сварой, расслабилась и благополучно освободилась от всех тревожных мыслей. Сознательно или нет, но Хвич с Мишем помогли мне отвлечься, расслабиться.

Кронерд принес с собой несколько небольших сосудов и велел выпить все, что в них находилось. По очереди.

Первый…

Второй…

Третий…

Перед глазами поплыло. Комната закружилась в причудливом танце, голова стала легкой и пустой, а веки налились тяжестью.

— Доверять, — донесся издалека голос Хвича. — Помни…

Меня снова звал голос Эвераша, и я опять брела к нему через отвратительный серый туман, который непосильным грузом обрушился на плечи, оттеснял назад, сдавливал грудь, мешая вдохнуть. Вот впереди мелькнула знакомая яркая полоса — и в тот же миг пришла боль. Яростная, жуткая, она сводила с ума, не давала сделать ни шага. Но когда в глазах потемнело, и я зашаталась, уже готовая упасть, в ладони ткнулись два шершавых носа.

Фамильяры странными, искаженными силуэтами возникли рядом. Горгул молча рванул свою лапу клыками и поднял ее вверх, поднося к моим губам.

— Пей!

Из раны толчками выплескивалась не кровь — густой красный дым.

— Пей! — требовательно повторил с другой стороны Мишь, тоже протягивая мне разодранную конечность, с которой медленно стекал зеленый дымок.

— Ты обещала верить, — добавил Хвич, видя, что я не двигаюсь. — Слушать.

Да, обещала.

Больше не колеблясь ни мгновения, опустила голову, жадно вобрала пересохшим ртом прохладный, удивительно приятный на вкус рубиново-изумрудный дым и почувствовала, как с каждым новым глотком стихает, отступает боль.

— Кровь к крови, — почти пропел Хвич.

— Сила к силе, — присоединился Мишь.

— Дар к дару, — закончили они вместе и опустили ладони только для того, чтобы крепко взять меня за руки и потянуть вперед.

Теперь туман не мешал, наоборот, казалось, подталкивал в спину. Я не шла — летела к желанной цели. Туда, куда звал Эвераш. Туда, где сияло маленькое солнце.

Быстрее…

Быстрее…

Последний рывок — и я буквально провалилась в серебряное сияние. Окунулась с головой, захлебнулась им, как самым живительным, самым сладким на свете воздухом.

Звенящая чистота, безудержный, невыразимый восторг, головокружительный полет и парение…

Последнее, что я услышала, были голоса. Удивленные, неуверенные, восторженные, ликующие.

— Хозяйка.

— Вы видите? Видите?

— Немыслимо.

— Невероятно.

— Впервые за столько веков.

— Хозяйка…

Утром после того памятного дня в лаборатории я проснулась очень рано, почти затемно. За широким окном едва брезжил рассвет, и по серым пока облакам рассеяно бродили первые тонкие и робкие солнечные лучи.

Открыла глаза и сразу же услышала:

— Не спит…

— Точно, уже не спит…

— Я чувствую… Чувствую…

— И я…

— Рано поднимается…

— Потому что Хозяйка…

— Это да-а-а…

— Наша Хозяйка…

— Наша.

Тихий, едва различимый шепот несся со всех сторон, окружал, настойчиво лез в уши, щекотными мурашками пробегал по рукам, спине. Мне бы испугаться или хотя бы насторожиться. Раньше я обязательно так бы и поступила, а сейчас разулыбалась, словно при встрече с дальними, но от этого не менее любимыми родственниками, свидания с которыми ждешь всю жизнь.

Фамильяры…

Я совершенно точно, без всяких объяснений знала, что это именно они в своем далеком отсюда питомнике радуются моему пробуждению. Ощущала нашу связь так же остро и отчетливо.

Торопливо вскочила на ноги, подбежала к окну, подняла раму и замерла, запрокинув голову, прислушиваясь к биению маленького солнца внутри. Яркого, горячего.

Надо же, высшие — носители тьмы, а магия у них серебряная. Или это только у меня? Кто-то же сказал тогда, что я первая Хозяйка за долгое время, если мне, конечно, не послышалось. Вчера сразу из лаборатории я, счастливая, уставшая, полусонная, угодила в руки целителей, затем в объятия встревоженной мамы, в них, устроившись поудобнее, почти сразу и уснула. Благополучно проспала весь оставшийся день, ночь, и ни о чем отца так и не расспросила. Но ничего, еще успею.

Теперь я все успею…

Следующие дни промелькнули в каком-то хмельном, горячечном возбуждении и нетерпении. Новые ощущения, впечатления, сведения. Новый мир. Новая я. Все навалилось разом, захлестнуло, будоража, сбивая с толку, разжигая во мне азарт и нетерпеливое предвкушение.

— Дар играет, — тепло улыбаясь, пояснял отец. — Он сейчас как новорожденный единорог, что вскочил, наконец, на ноги, вырвался на простор и понесся во всю прыть, наслаждаясь волей и независимостью.

Единороги, сказочные существа с белоснежной гривой и золотыми копытами. Неужели и они существуют? Представила себя тонконогим рогатым олененком, который, мчится вперед, вытаращив глаза и сбивая всех на своем пути. А сзади с ругательствами спешит запыхавшийся Эвераш, поминая недобрым словом свалившийся на его голову подарок судьбы. И рассмеялась.

— Первое время стоит быть осторожнее. Больше отдыхать и не переутомляться, пока энергетический фон не стабилизируется, — настойчиво убеждал Кронерд. Добавляя с плохо скрытой отеческой гордостью: — Ты очень сильна, девочка моя.

Но я не хотела ни отдыхать, ни осторожничать. Хватит. Ликование бурлило внутри, грозя разорвать меня на части. Я маг… Нет, не просто маг — высшая. Да еще и Хозяйка. Удивительно.

Казалось, окружавшая меня прочная скорлупа, которую все ошибочно принимали за настоящую Элис, вдруг треснула, осыпалась бесполезной трухой и из-под нее выглянула подлинная я. Не послушная, правильная, хорошо воспитанная аристократка, а пылкая, любознательная, неугомонная девчонка, стремящаяся все понять и узнать. А главное, свободная.

— Ты всегда была такой, — качал головой отец, — с самого начала.