После того как они покинули место печального сбора, Шмидт, некоторое время угрюмо молчавший, спросил, закуривая:
– Слыхал? Говорят, сутки своих вытаскивали. Я вот себя спрашиваю: а я бы стал?
– Ну и как? Стал бы? – Птица посмотрел на приятеля.
– Если бы тебя надо было тащить?
– Про меня можешь не отвечать, а вот кого другого?
– Не знаю. Сложно вот так сказать. Иду и думаю. Обидно же будет, если безногий помрет после этого. Получается, все было зря. Да и в словах парня из толпы тоже правда была: как теперь калеке жить?
– Не думай об этом, Шмидт. Ничего не бывает зря, даже если на первый взгляд так кажется. Многие вещи, которые мы делаем ради других, важны прежде всего для нас. Просто понимание этого приходит много позже.
Июнь 2000 года.
Окрестности блокпоста российских войск в республике Таджикистан.
Младший сержант Сергей Сокольских и рядовой Никита Кузнецов, пришедший с новым пополнением молодых солдат, уже второй час топали по горной тропе, забираясь все выше и выше под нещадно палящим солнцем. Пот градом катился по их запыленным лицам. В такую жару идти было тяжело. Вдобавок сержант запретил вешать автомат за спину, приказав держать его на груди, «под рукой».
Так вышло, что на блокпосте солдаты решили гульнуть. Имелись и повод, и спиртное, не было только хорошей закуски. Решили сделать шашлык. За барашком по жребию выпало идти Сокольских и одному из молодых. В одиночку никто бы не пошел – мало ли что, не курорт все-таки; трое – уже много, потому что блокпост все же не для красоты стоял, нужно и дежурство было кому-то нести. А вот двое – в самый раз: и барашка удобно нести и отбиться, если что, в два автомата сподручнее.
Предыдущая смена подробно объяснила, где находится пастбище и какая такса за животное. На случай проверки легенда командировки была такой: «Заметили неизвестных подозрительных лиц недалеко от поста, приняли решение под прикрытием пулеметов блока подойти и установить личности, цель пребывания. Незнакомцы стали спешно удаляться, и двое бойцов предприняли преследование. Увлеклись и отошли от поста чуть дальше, чем нужно». Слабенькая отмазка, конечно, но хоть что-то.
И вот уже второй час поднимаясь к пастушьей стоянке, Птица проклинал жару, солнце, горы. Молодой сдулся довольно быстро, и Сергей злился на него, подгоняя и прикрикивая. Думал про себя: «Не боец, а тюфяк какой-то. Ну какой из него солдат-пограничник? Квелый, нескладный, неужели и я таким был? Да нет, я злее был, решительнее. А этот? Тьфу! Сразу видно, домашний мальчик. Бестолочь».
Через два с половиной часа наконец нашли пастуха и отару. Рассчитавшись патронами, которыми пастух снаряжал свой старенький, отполированный до блеска СКС, пограничники взяли молодого барана, продели между его связанных ног толстую жердь и потащились назад.
Через полчаса рядовой Кузнецов стал тяжело и шумно дышать. А спустя еще немного времени идущий впереди Сокольских почувствовал, как молодой отпустил свой конец жерди. Упавшее вместе с ней животное забилось и заблеяло.
Сокольских, и сам изрядно уже вымотавшийся, резко развернулся, готовый выплеснуть на молодого солдата всю накопившуюся ярость: и за внешний вид бойца, и за усталость, и за свой неудачно вытянутый накануне жребий.
– Да ты что, желторотый, вконец что ли…
Молодой подогнул ноги к животу, как-то нехорошо захрипел, и его вырвало.
– Эй-эй, Кузнецов, ты чего? – Сокольских склонился над парнем. Невооруженным глазом было видно, что тот совсем плох.
– Кузнецов!! Как тебя… Никита, да что с тобой?
Солдат был очень бледен, рвота потекла на воротник «подшивы».
«Маааать, аппендицит, что ли? Что делать-то? – растерялся Сергей. – Так, не паниковать. Какие варианты? Тащить его на себе вниз, до блока. Это полтора часа. Даже больше – спускаться с такой ношей, можно себе ноги сломать. И тогда конец ему, точно помрет. С блока пока сообщим, пока машина придет. Или вертушку пришлют? Один хрен, время потеряю. Может, из автомата в воздух шмальнуть? Наши услышат, прибегут. А если не услышат? Или услышат, но сами не сунутся, подкрепление вызовут, мало ли тут что. Нет, ерунда все это, надо иначе. Надо в город его сразу тащить. Госпиталь как раз на окраине. Отсюда к городу и спуск более пологий, и те же полтора-два часа получатся. Да еще на дороге можно попутку остановить, тогда есть шансы».
Закинув оба автомата, свой и товарища, на грудь, Сергей взвалил на спину Кузнецова и двинулся вниз по склону, в сторону города.
Спуск занял три с половиной часа. Ноги Сергея мелко дрожали от напряжения, колени готовы были подогнуться в любую секунду. Но он знал, что если упадет, то сил встать уже не будет. Поэтому шел. Форма его была мокрой от пота, в берцах уже хлюпала влага, в голове звенело. За все время пути вдоль дороги ему не встретилось ни одной машины. Только пекло солнце, и плечи сгибались под тяжестью чужого тела. Да еще автоматные ремни натерли на шее красно-багровую полосу.
Уже на самой окраине ему попался подросток из местных, на стареньком велосипеде. Проезжая мимо, он с удивлением воззрился на Птицу и его ношу.
– Стой… друг, слышишь? Как тебя? – просипел Сокольских, старясь удержать сползающего со спины Кузнецова.
– Баха, – представился мальчишка. – А что случилось?
– Баха, приятель, помощь твоя нужна. Дуй до российского госпиталя, знаешь, где это? Вот, скажи, чтоб машину прислали и операционный стол готовили. Раненый у меня.
Паренек кивнул и, развернув велосипед, помчался в сторону госпиталя.
Через пятнадцать минут шатающийся из стороны в сторону Сокольских увидел мчащуюся ему навстречу армейскую машину «Скорой помощи».
– Понимаешь, сержант, если бы ты его донести успел, то был бы тебе орден. Это уж наверняка. А так, ну что я напишу? «Старался»? Все должны стараться, а награждают тех, у кого получается.
– Причем тут орден? Если бы я его успел донести, он был бы сейчас жив.
– Думаешь, мне его не жаль? Сижу здесь, весь из себя циник прожженный? – Начмед снял очки в тонкой золотой оправе, положил перед собой и завершил фразу:
– Нет, воин, я в твоем возрасте под провинцией Шинданд все отплакал. Да не убивайся ты, парнишку жаль, конечно. Но в этой ситуации у него не было шансов. Судьба.
Проходящие мимо медсестры замолкали, глядя на необычного сержанта, уже больше часа неподвижно сидевшего в приемном отделении госпиталя. Он был какой-то странный, не похожий на весело балагурящих солдат старших призывов, которые, завидя хорошеньких медицинских сестричек, пытались с ними флиртовать. Обхватив голову руками, парень смотрел куда-то вдаль, в одну точку. В его широко раскрытых, покрасневших от усталости глазах читалась глубокая тоска.
2007 год. Зона отчуждения
Четыре строительных вагончика,
