Почти сразу же на пороге появился Алессио, увидел сына герцога и подчеркнуто вежливо, низко поклонился, но Эреку почудилась в этом поклоне скрытая насмешка.
Наследник не любил треттинца. Все пороки, которые, как считали угрюмые, прямые жители Горного герцогства, есть у изнеженных южан, наследник видел в мастере меча. Слишком болтлив, слишком себялюбив, слишком надменен и излишне бахвалится.
— Ваша милость. Пожалуйста, будьте любезны подождать одно лишь мгновение и простите мне мою неучтивость, но Рукавичка просит передать, что ей надо все подготовить к вашему уроку — сказал мастер меча.
Это можно было бы легко счесть оскорблением в любой другой ситуации — не пустить сына герцога туда, куда он может войти по праву хозяина, и оставить ждать на пороге. Но Рукавичка — особый случай, ее ценили, оберегали и слушались, пускай она никогда никому не приказывала.
Эрек сухо кивнул, отойдя с Мирко к окну, а Алессио снова закрыл дверь.
— Насколько он хорош?
— Милорд? — не понял летосец.
— Твой друг треттинец.
— Мы не друзья, милорд. У него, как у меня, золотой карп, но мы не дружим и даже близко не знакомы. Нас обучали в разное время, разные мастера, и экзамены мы тоже сдавали не вместе.
— Хорошо. Не друг. — Эрек сложил руки на груди, хмуро посмотрел на запертую дверь. — Насколько он хорош?
— Я никогда не сражался против него. Думаю, вам стоит спросить у Тарика, они ладят между собой. Но если опираться на слухи, то Алессио сейчас один из трех лучших фехтовальщиков среди Золотых карпов.
— А кто двое других?
— Я, милорд. И человек из Алагории, я никогда не видел его, только слышал, что он где-то на Рубеже.
Эрек кивнул, говоря этим, что удовлетворен ответом. Юноша думал о том, что, кажется, понял, отчего не выносит треттинца. Мысль показалась ему глупой и совершенно детской. Ему не нравилось, что Алессио охранял только Рукавичку, был рядом с ней всегда, спал на пороге ее комнаты, если надо, точно пес, и не оставлял ее ни на минуту.
Мастер меча находился с женщиной гораздо дольше, чем Эрек, и…
Стоило признать, что наследник ревновал. Ее к нему. Время, что они проводили вместе. Слова, что говорили. Любые слова. То внимание, что он забирал. Должен был забирать и…
Дверь распахнулась, и треттинец поклонился вновь. Насмешливо? Или Эреку уже это просто кажется?
— Ваша милость. Она просит вас войти. Пожалуйста.
Он надеялся, что на скулах не появились алые пятна и никто не видит, как сильно его волнение перед встречей с ней.
Знакомый ему полукруглый зал с высокими стеклянными дверьми, выходящими в осенний парк. Они оказались распахнуты, и несколько желтых листьев занесло внутрь вместе с грязью и каплями начавшегося дождя.
— Мой господин. — Рукавичка, как всегда в простом скромном, сотканном из шерсти платье, с заколотыми темными волосами и с черной повязкой на глазах, поклонилась ему, опираясь на посох.
Эрек жадно смотрел на ее бледное, очень красивое лицо и такие привлекательные губы. В последнее время они слишком часто ему снились, и навязчивая мысль об этой женщине не оставляла его уже несколько месяцев.
— Здравствуй. — Он постарался сказать это спокойно, но голос стал хриплым. — Ты давно не учила меня.
— И нам придется наверстывать упущенное, милорд. — Едва касаясь посохом пола, она пошла на его голос. — Позволено мне будет попросить взять меня за руку?
Рукавичка могла бы и не спрашивать. Он мечтал, чтобы что-то подобное произошло.
— Конечно.
Эрек ощутил приятную прохладу ее пальцев, легкое пожатие, и, к его сожалению, контакт прервался куда раньше, чем он надеялся.
— Вы очень взволнованы, милорд. И плохо спите ночами. Вы утомлены. Уверены, что сейчас подходящее время для урока?
— Времени у нас немного, ты сама говорила об этом. Шаутты пришли в наш мир, они придут и за мной рано или поздно. Мне надо научиться сражаться с ними.
— Прежде чем сражаться, следует научиться различать шауттов, ваша милость. Этому мы сегодня и будем обучаться. Там. На столе. Выпейте, пожалуйста.
Юноша взял кубок из тонкого стекла, оплетенный золотой проволокой, понюхал темно-бордовый напиток.
— Вино?
— Не могу же я предлагать сыну владетеля простую воду. — Слепая улыбнулась. — Пейте, ваша милость. Это позволит вам услышать Вэйрэна, если такова его воля.
Эрек выпил залпом, ощутив в вине слабый привкус железа и нечто похожее на заплесневелый сыр. Рядом стояла бутылка, и он даже удивился, что у хорошего соланского такой дурной букет.
— А теперь за мной, — сказала Рукавичка решительно.
И вышла в парк.
Эрек недоуменно посмотрел ей вслед, чувствуя, как немеют кончики пальцев, и поспешил следом. Тропа, засыпанная листьями, виляла меж высокого кустарника и лип. Он помнил, что замковый парк небольшой, огороженный стенами от любопытных глаз, но они шли и шли, и Эрек никак не мог догнать женщину. Он прибавил шаг, не желая бежать, пожирая глазами ее гибкий стан, но не приблизился к ней ни на дюйм. А потом она и вовсе исчезла за поворотом, оставив наследника в одиночестве.
Отбросив сомнения, юноша наконец-то побежал, но на тропе Рукавички больше не было, хотя он продолжал слышать ее шаги и постукивание посоха сквозь шелестящий дождь. Стало быстро смеркаться, слишком быстро, чтобы это было правдой, и тропа тут же показалась ему очень узкой, неприятной.
И… опасной.
Эрек кожей чувствовал угрозу, разлитую в парке, и только гордость, да мысль, что Рукавичка никогда не забудет его трусости, не позволили ему поспешить назад, поближе к людям, что охраняли его все время, кроме уроков с гостьей герцога.
Он все-таки догнал ее, чувствуя, как пот пропитывает рубашку и ткань липнет к лопаткам. Слепая стояла перед кривой высохшей липой, угрожающе вскинувшей черные ветки, словно желая проткнуть женщину.
— Ты асторэ, — произнесла Рукавичка. — Такой же как я, но твой дар спит и не желает пробуждаться. Понадобится много дней, возможно, лет, чтобы ты смог
