«Изольда!!!»
– А брат или сестра у тебя есть, раз уж про родителей ничего вспомнить не удалось?
– Нет.
– Ни старших, ни младших?
Я снова показала этому нехорошему человеку средний палец, но он, зараза, ничуть не огорчился. Рассмеялся только и радостно потер руками.
– С ума сойти… – за гадкую улыбочку хотелось если не убить, то хотя бы придушить.
Но кто бы мне позволил? Доктор выскочил за дверь, не забыв прикрыть ее за собой, а я, вместо того, чтобы пытаться вырваться, вытаскивала застрявшую в лимбе Изольду. Ох и зла же я была, когда она вернулась! Она сразу растерянно что-то мычала, не понимая причины моего гнева, а когда все-таки сумела считать воспоминания, тихонечко заскулила: «Прости-и-и-и! Я не знала! Я не подумала! И представить себе не могла, что лимбометры теперь работают так. Я ведь специально ушла как можно дальше, надеялась, чтобы анализ был более чистым...»
Дура!
«Да я же не со зла! Хотела, как лучше...»
А получилось, как всегда… Боюсь, радость доброго доктора нам ничем хорошим не грозит… Или грозит?
Покопавшись в воспоминаниях Изольды, я все же нашла ответ. Нашла и обомлела. Не знаю, кто я там на самом деле, киу или нет. Но учитывая тот факт, что наш Франкенштейн говорил о раздвоении душ, а этим недугом женщины в истории ррхато страдали крайне редко, то можно было прийти к неутешительному выводу: из-за того, что мы с Изольдой застряли в одном теле, и при этом она ушла в лимб, а я осталась в реальности, чертов доктор решил, будто я наследница последнего родового шамана. Нет, обычно-то шаманами становились мужики. Ну, то есть почти всегда и только они, однако было одно «но». Если последний шаман рода умирал, не оставив наследников мужского пола, то его знание переходило к ближайшему кровному родственнику следующего поколения. И неважно, кто это был: дочь, внучка, племянница...
Глупый Франкенштейн! Разозлился из-за того, что теперь, после случившегося с пациентами его Питомника, он разорится. Ну, правильно. Все пациентки теперь выпишутся же… Жаль только, что он так быстро пришел в себя и теперь знает (или думает, будто знает), как можно нажиться на сложившейся ситуации.
Я только после того, как покопалась в воспоминаниях Изольды, поняла, почему Рик так испугался, когда вечность назад мы столкнулись с шаманом в лимбе. Почему увез меня к черту на кулички и просил Хорра, чтобы тот пускал мне кровь и вешал на руки странные амулеты.
Кто бы знал, что те самые ужасные шаманы К'Ургеа, о которых у нас было столько страшных сказок написано, на самом деле не кто иные, как банальные свахи! Не те, которые «у нас товар, у вас купец», а нечто другое. Внезапно выяснилось, что это только в Аполлоне Гончие выходят в лимб как на работу, а по эту сторону границы все выглядит несколько иначе. Здесь девушки делают то же самое, но совсем в других целях: ищут суженого. Нет, бывает, что и работают, куда ж без этого, особенно если душа лежит к расследованию, но все же намного чаще душа их лежит совсем к другому: жениха им хочется найти, самого лучшего. И вот идут они за советом к предкам, давно умершим, само собой, но при этом не утратившим зоркость глаз и ясность ума, спрашивают, где искать им счастья…
Призраки, как водится, прямые ответы дают очень редко, вот разве что направление укажут… Ну и приходится бедолагам-невестам бродить в районе «точки назначения» и ждать, пока к ним выйдет шаман, возьмет за ручку и отведет к жениху. Мужчин-то Гончие… ну, то есть, ракшаси, в лимбе не видят! Если эти мужчины, конечно, не Бронзовый Бог.
Бронзовый Бог.
– Фррун! – задумавшись, я напрочь забыла о докторе, а между тем он все еще был здесь. – Девку я сам увезу, прямо сейчас, а ты прибери тут все сам. Справишься?
– Сам? – в комнату заглянул один из тех здоровенных санитаров, которых я уже видела ранее.
– Ну, ясное же дело, с Гурроном! Он же брат твой! Только канистру ему в руки, дураку, не давай. Я могу на тебя положиться?
Канистру? Канистру? Ой, помоги мне святая Брунгильда, никогда ни о чем тебя не просила, ни единого раза! Даже о том, чтоб ты меня избавила от монахинь… Но сейчас, после разговоров о том, как доктору жалко терять дорогое оборудование... Он же не сожжет все к чертям? Надеюсь, что хоть пациенток вывезет…
Я вскинула взгляд, чтобы найти в лице доктора ответ на свой вопрос. И сразу же нашла его. Жаль только, что он мне так не понравился.
Очень сильно не понравился.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ДРЕВО ЖИЗНИ
Из окна моей комнаты в Питомнике был виден сад, обычный такой сад, какой бывает при больницах: деревья, клумбы, дорожки, густо облепленные деревянными скамеечками, фонтан.
Поэтому, когда добрый доктор, усадив меня на заднее сидение автомобиля и пристегнув наручниками к специальной петле в потолке, вывез за высокий забор, я была искренне шокирована тем фактом, что здесь нет ни города, ни деревни, ни пары-тройки домиков при больничном поселке. Да здесь даже дороги не было – этой привычной асфальтовой ленты, рассекающей надвое бесконечные поля Аполлона. Вообще ничего: лишь ослепительно-белая пустыня. Я и не знала, что песок бывает такого цвета...
– Думала подвернется возможность сбежать во время путешествия, а теперь поняла, что бежать некуда? – Приметил мое выражение лица старик. Подмигнул. – Угадал?
– Нет.
– Угада-а-а-л, – довольно протянул он. – Не отпирайся. Я по глазам вижу.
– Лучше бы вы по глазам видели, что я в ужасе от вашего решения сжечь Питомник. Девочек хотя бы вывезете, или вам лишние свидетели ни к чему?
– Смотри-ка, какая понятливая! – мой похититель хохотнул, а я почему-то только сейчас поняла, что, кажется, не знаю его имени. Говорили ли мне его? Впрочем, если и говорили, то я успела его позабыть. А вот доктор Франкенштейн как-то привязался. Хотя, в сложившейся ситуации, его правильнее было бы назвать доктором Моро. – Свидетели нам и вправду ни к чему. Но… нам не в первый раз за собой убирать. Мальчики справятся.
Ну, не знаю… Внешне мальчики и в самом деле были хороши, но я как-то слабо по тем нескольким фразам,
