– Значит, здесь и жил Великий магистр? – голос Марии вывел меня из размышлений. – Да, славное место.
Я вспомнила Гвендолин, ползущую к Руку в жалких лохмотьях, и не смогла сдержать дрожи.
– У мастера Агриппы была дочь, – сказала я, чтобы объяснить. – Все полагали, что она была Предначертанной… ну, до того, как она ушла. Я не могу о ней не думать.
У меня появилась еще более неприятная мысль. Предположим, Гвендолин и была Предначертанной. Возможно, она была единственной большой надеждой всей Англии… и выбрала перейти на сторону Тьмы. Меня тревожил обман, в который я была вовлечена. Я боялась, что чародеи, назначив Предначертанной меня, перестанут искать настоящую Предначертанную, но что, если правда была даже страшнее? Что, если мы ее уже потеряли?
– Нет смысла застревать на прошлом, – слегка подтолкнула меня локтем Мария.
Мы прошли по тропинке к парадному входу. Магнус открыл нам дверь так быстро, как будто стоял под ней.
– А вот и вы. – Его улыбка стала еще шире, когда он увидел Марию. – Тэмплтон! Моя дорогая, это сэндвичи? – Он ткнул пальцем в корзинку.
Мария позволила ему схватить один, с яйцом и водной жерухой. Откусив, он повел нас за собой.
Они болтали друг с другом, а я оглядывала дом. И даже, черт побери, чуть не расплакалась.
Каждый угол кричал воспоминаниями. Справа от меня была лестница, по которой Агриппа провел меня наверх, чтобы я познакомилась с мальчиками. Слева была комната, в которой Вольф научил меня играть в бильярд… Я останавливалась, чтобы прикоснуться к перилам или к раме какой-нибудь картины – что угодно, чтобы разжечь еще одно горько-сладкое воспоминание.
В библиотеке словно витали привидения былых времен. Сколько раз по вечерам Агриппа сидел со мной перед камином – мы пробегались по урокам, усвоенным в течение дня, играли шахматы, пили какао. Он называл шахматы своим последним пороком и весело ухмылялся, когда объявлял мне мат.
– Ты плачешь? – прошептала Мария.
– Все в порядке, – всхлипнула я, но мне пришлось отвести взгляд. В этой комнате больше не было сердца…
Все остальные уже прибыли. Мебель была передвинута, чтобы расчистить место для занятий. Зеленые кресла стояли у стены, как шеренга солдат.
Микельмас тренировал Ди, книга Стрэнджвейса лежала открытой на столе, чтобы можно было сверяться с ней. Блэквуд и Магнус наблюдали, Магнус приканчивал второй сэндвич.
При виде Марии Блэквуд нахмурился и недовольно покосился на меня. Он так и не пришел в себя со вчерашнего вечера. Я догадывалась, что пройдет еще какое-то время, прежде чем он будет готов снова заговорить со мной.
Микельмас поднес мундштук флейты к губам. Болезненно поморщившись, я ждала душераздирающего звука. Пальцы колдуна грациозно забегали вверх-вниз по дырочкам, и… ничего. Он играл бесшумно.
– Неужели сломалась? – спросил Ди, выхватывая у него флейту.
– Нет, просто я сыграл на ней как подобает. Если с этой флейтой правильно обращаться, она будет создавать вибрации, которые вредят только монстрам. Трюк в том, чтобы расплавить мозги монстров, а ваши собственные оставить нетронутыми. – Микельмас подал мне знак. – Генриетта, ты видишь эти знаки, которые ты наверняка заметила еще раньше, в книге Стрэнджвейса?
Он указал на крошащуюся страницу. В самом деле, на полях были маленькие черные кружки, нарисованные, казалось бы, бессистемно.
– Да, точки, – сказала я.
– Неправильно, как обычно. – Он выглядел довольным собой. – Это ноты.
Нет. Но если так, то все сразу становится на места. Как, черт побери, я не заметила этого раньше? Ди повертел книгу и так, и эдак, чтобы найти все сделанные наскоро пометки.
– Если играть в быстром темпе «Зеленые рукава»*, это будет особенно отвратительно Молокорону. Я надеюсь, у тебя есть музыкальные способности, – сказал Микельмас Ди.
Ди уткнулся в книгу, его пальцы забегали по дырочкам – он пробовал. Затем, глубоко вдохнув, Ди поднес инструмент к губам и подул. Сначала раздался легкий визг, вынудивший нас болезненно поморщиться, однако после нескольких попыток наш друг заставил инструмент замолчать. Играя, Ди покачивался на пятках, а когда закончил, его лицо пошло пятнами от напряжения.
– Откуда ты все это знаешь? – спросил Блэквуд, обращаясь к колдуну.
– В самом деле, ваша светлость. Знания семнадцатилетнего мальчика вполне сопоставимы с моими собственными, – сказал Микельмас, выбирая себе сэндвич. – Но уж как-нибудь интерпретировать стенографию Стрэнджвейса я могу. Например, вот эти изогнутые сабли работают лучше всего, когда ими вертят abantis — против часовой стрелки.
Мне стало интересно, почему он употребил этот термин.
– Стрэнджвейс создал своего рода новый язык, чтобы сохранять секреты колдунов, – объяснил Микельмас. – С этим связано множество историй. Когда я был ребенком, печатались биографии Стрэнджвейса. Портреты глубокоуважаемых колдунов даже изображали на сувенирных кружках из пьютера, – вздохнул он. – Я скучаю по тем дням. Теория колдовства была популярной темой для обсуждений в салонах Лондона, под вино и закуски, которые Зеленые рукава» – английская фольклорная песня. едят руками. – Микельмас уселся на стул и положил ноги на скамеечку с золотыми кисточками. – Хватит болтовни. Настала очередь хаггиса[6].
Тренировки продолжились, а я подошла к Марии, которая стояла у камина и сосредоточенно рассматривала портрет Агриппы.
– Это и есть мой учитель, – с грустью произнесла я.
Агриппа на этой картине был моложе, чем я его знала, но улыбка и светло-карие глаза были такими же, как всегда. Прости меня, – прозвучали у меня в голове его последние слова.
– И он был человеком, предавшим тебя, – сказала Мария.
– Да, но он спас мне жизнь.
К моему удивлению, Мария презрительно усмехнулась:
– Странно, что ты вспоминаешь о нем с такой теплотой.
Я почувствовала болезненный укол.
– Он сделал то, что счел правильным.
Что бы сказал Агриппа, если бы знал, что мы в его доме при помощи Микельмаса пробуем освоить оружие колдунов? Для начала он бы, наверное, потребовал, чтобы мы убрали все эти штуки из
