Мадам Эрут наклонилась вперёд. Из переплетения шарфов высунулась морщинистая рука и подтолкнула куриные кости.
– Подвинь стол, – распорядилась гадалка, – брось кости на пол.
Её рука уже снова скрылась за шарфами, прихватив с собой кронер Эдиона.
Юноша подвинул стол в сторону, мадам Эрут пошире расставила ноги. Шарфы немного разошлись, и Эдион разглядел внутреннюю сторону её бедра, бледную, покрытую голубыми венами безволосую кожу, так похожую на куриную. Он забрал со стола кости, сложил их в правую руку, накрыл её левой и потряс, ощущая их легкость и слыша их тихий перестук. Затем Эдион пересыпал кости в левую руку, накрыл правой и потряс такое же количество раз. Всё это время он неслышно повторял про себя: «Моё будущее… моё будущее».
– Тебе не нужно ни о чём думать, – посоветовала мадам Эрут, – лучше вообще не думать.
Эдион продолжил трясти кости. Со всеми этими инструкциями мадам Эрут начала напоминать его мать. И он совершенно не хотел в такой момент думать о своей матери, он хотел подумать о будущем. О своём будущем, а не об амбициях Эрин Фосс и её планах на него. Он не хотел думать о своём провале в изучении права, или, если быть точным, о своих успехах в изучении права и отказе двух университетов принять его. Ни об отсутствии друзей. Ни об отказе Ксавьера из Руана, с которым он познакомился на ярмарке в середине зимы, и за которым он ухаживал со всей учтивостью и поэзией законнорождённых любовников только для того, чтобы Ксавьер отверг его на первой весенней ярмарке и публично обозвал «сраным бастардом». Мадам Эрут, тем или иным образом, предсказала все эти события. Хотя, по правде говоря, эти события сумел бы предсказать любой здравомыслящий человек за исключением его матери, которая продолжала настаивать, что таланты Эдиона позволяют ему заниматься всем, чем он захочет, или, если точнее, чем захочет она. Но хотя у неё хватало денег, чтобы оплатить его обучение, а у юноши хватало мозгов на высочайшие отметки, его мать позабыла выйти замуж за его отца. И ни какие деньги и умные речи не могли затмить того обстоятельства, что он оставался незаконнорождённым, а значит, непригодным для поступления в университет. Так что он мог работать писарем у законника, горбатясь на человека, которого он мог бы переспорить и переразмышлять, но он навсегда останется лакеем, черкающим записки, бегающим на побегушках и…
– Однако же, тебе нужно бросить кости, – напомнила ему мадам Эрут.
Юноша встряхнул их в последний раз и бросил на пол.
Эдион ждал. Он прекрасно знал, что ему нельзя задавать вопросы, вообще как-либо перебивать гадалку. Всё же, после долгой паузы он перевёл взгляд с костей на мадам Эрут.
Глаза гадалки были закрыты, однако она ткнула в Эдиона пальцем.
– Ты неискренен. Однако кости правдивы. Они не лгут. Они не украдут.
Юноша стиснул челюсти. Если бы он хотел очередной лекции, он бы вполне мог остаться позавтракать с мамой.
Он взглянул на кости, умоляя их показать ему что-то совсем иное и полное надежды.
Мадам Эрут провела рукой над костями, произнесла:
– Поговорите со мной. Расскажите мне. Покажите мне.
Эдион обнаружил, что он и сам думает: «Расскажите мне. Покажите мне».
Мадам Эрут замерла и открыла глаза. Затем её крючковатый палец указал на одну из костей.
– У твоего будущего… у него много вариантов. Ты должен сделать выбор. И… – она хохотнула, – воровство – не всегда неправильный выбор. – Гадалка подняла взгляд на Эдиона. – Но ты должен оставаться искренним.
Эдион искренне закивал, уже чувствуя, что зря потратил деньги. Сегодняшний сеанс был ещё более неопределённым, чем обычно. И кто во всей стране может быть по-настоящему искренним?
– С новолунием в твоей жизни появится новый мужчина.
Эдион ждал этого. В его жизни всегда появлялись новые мужчины.
– Иностранец. Красавец.
Новые мужчины от мадам Эрут всегда были красавцами, пусть и не всегда иностранцами, но вряд ли это можно было назвать драматическим откровением.
Мадам Эрут вернулась к костям, склонилась над ними так низко, словно хотела обнюхать. Закрыла глаза, продолжила водить головой над костями, один круг, второй… затем она села прямо и вздрогнула.
– Я ничего подобного прежде не видела. Ты точно убил птицу сам, а не нашёл её дохлой где-нибудь?
– Я убил курицу. И приготовил кости.
– Не врёшь?
– Я никогда вам не лгу.
Мадам Эрут нахмурилась, но снова склонилась над костями.
После долгой паузы она подняла взгляд на Эдиона и произнесла:
– Появился новый источник влияния на тебя. Его я прежде не чувствовала.
– Хорошего влияния? – не удержался от вопроса юноша.
– Его присутствие меняет всё.
Каким-то образом Эдион предугадал её следующие слова.
– Твой отец.
Мадам Эрут всегда говорила Эдиону, что может почувствовать присутствие только его матери, она никогда не могла почувствовать его отца.
– Присутствие моего отца? А он… Мы встретимся?
Мадам Эрут промолчала.
– Так что… его влияние? Он хочет помочь мне? С университетом?
– Не будет никакого университета.
– А что тогда?
Мадам Эрут отвернулась от него и снова провела руками над костями. На её морщинистом лице мелькнула гримаса чего-то, похожего на страх.
– Иностранцу больно. Я не могу разглядеть, выживет он или умрёт. – Гадалка встретилась с Эдионом взглядом, нахмурившись так, словно это его вина. – Ты можешь ему помочь. Но будь осторожнее: он тоже лжёт. – Она указала на грудную кость. – Это перепутье. Здесь расходятся пути твоего будущего. Здесь ты должен будешь выбрать путь. Есть путешествие, сложный путь к далёким землям и богатствам, а есть дорога… – и тут она показала на треснувшую бедренную кость, – к… боли, страданиям и смерти.
– Моей смерти? – не мог не спросить Эдион.
Гадалка покачала головой.
– Теперь я вижу смерть везде вокруг тебя.
Марш
Дорнан, Питория
Лорд Риган поехал на северо-восток в сторону Дорнана, придерживаясь главной дороги и останавливаясь в придорожных корчмах. Марш и Холивелл следовали за ним, попросту расспрашивая об иностранном лорде. А если кто-нибудь задавался вопросом, зачем они его ищут, у Холивелла был наготове простой ответ:
– Он наш знакомый. Того типа, который обычно должен тебе деньги.
Марш дивился, как одного этого комментария хватало, чтобы большинство людей
