Отец Георг тяжело вздохнул и промолвил:
— Мир ее праху, да вернется ее душа в бесконечную благодать Источника.
— Я словно отупела… Существовала, как животное, которое живет лишь сиюминутными потребностями: есть, пить, спать, не испытывать боли… Сестра пыталась меня вырвать из этого странного оцепенения, постоянно приходила, хотя раньше даже знаться со мной не хотела, кричала, ругалась, что-то требовала. А мне стало все равно. Мир вокруг меня стал выцветать и терять краски. Все краски, кроме одной. Алой, странно-прекрасной, багряной, как закат, как раздавленная вишня, как сама смерть… Она появлялась на холстах. В левой руке я держала нож, а правой стирала кровавую пелену, из которой проступал кошмар. Окровавленное тело мужа на полу, он был мертв. Я сходила с ума… Я уничтожала картину, а на следующий день она опять появлялась, хотя я не помнила, как ее писала. Господи, да у меня даже денег уже не было на холст и краски… Одну краску… А однажды кошмар стал реальностью. Муж увидел картину, озверел, стал так страшно бить, что Александра, моя девочка…
Женщина всхлипнула.
— Она бросилась меня защищать… Кроха малая, она обняла меня, закрывая от отца, а он… Он отшвырнул ее в сторону, словно слепого кутенка… Дальше я ничего не помню… Я очнулась с ножом в руке, а рядом мертвое тело мужа… И картина, на которой моя рука с ножом и его мертвое тело. Я плохо помню, что было дальше. Меня забрали стражники, обвинили в убийстве. Я совсем не помнила, как его убила… Но я столько раз это рисовала, что… Сестра навестила меня в тюрьме всего один раз, сообщив, что отец не желает больше меня видеть. Никогда. Я умоляла ее позаботиться об Александре, и она согласилась. Я подписала все, что требовалось, и… Был суд, меня признали виновной, но вместо каторги отправили в рабство, по требованию матери Гийома. Чтобы обеспечить с моей продажи ее одинокую старость… Представляете, она еще хотела, чтобы и мою девочку, ее внучку, отдали ей на воспитание! Я благодарна сестре за то, что она заранее позаботилась, чтобы этого не произошло…
Девица покачала головой и нахмурилась. Священник успокаивающе сказал:
— Ты убила, защищая свое дитя и себя. Хоть убийство человека и является тяжелым грехом, однако есть милость Единого, она безгранична. Ты покаялась в грехах и искупила свой грех, ты заслужила Его прощение.
— Отец Георг, я боюсь рисовать… Понимаете, я ведь тогда нарисовала смерть мужа… А госпожа заставляет меня это делать, рисовать ее…
— Тень, — тяжело вздохнул старик, — твои рисунки помогли поймать колдунью и спасти детские жизни. Когда мы отправились с обыском в поместье той женщины, там были дети… Ты бы искупила свой грех сполна, даже если бы спасла жизнь одному ребенку, а там их было несколько десятков… И только Единый знает, сколько могло бы быть еще…
— Да нет же! Это моя госпожа… Хоть она и странная, и жестокая порой, да вот только это она их спасла. Она и без меня все узнала о колдунье… Мне так страшно рисовать ее…
— Хватит! — резкий окрик оборвал женщину, заставив ее пугливо втянуть голову в плечи и сжаться в комок.
Девица поднялась с места, подошла к Тени и застыла напротив сидящих. На ее лице была написана усталая брезгливость.
— Не перестаю удивляться человеческой глупости…
— Госпожа Хризштайн, — с мягким упреком сказал церковник. — Вы подслушивали? Это недостойно…
— Помолчите, святой отец, — также устало оборвала старика девица. — Тень, скажи на милость, с чего ты решила, что убила мужа?
— Но как же… — растерянно подняла глаза невольница. — Ведь нож и картина… Я же…
— Что ты постоянно бубнишь? Голову включать не пробовала? Ты же типичная жертва, всепрощающая и подставляющую вторую щеку… Ты ж небось еще и мучителю своему супчики готовила, обстирывала да ублажала? А потом вдруг за нож схватилась? Не смеши меня…
— Я и вправду не помню, как все было, но…
— Материнский инстинкт, госпожа Хризштайн, способен толкнуть женщину и на более отчаянные поступки. Вы поймете это, когда сами станете матерью…
Девица сделала резкий шаг к священнику и угрожающе нависла над ним.
— Почему же ее материнский инстинкт не подсказал ей бежать и спасать свое дитя от изверга-отца еще раньше? Почему она преступно подвергала свою дочь опасности, живя рядом с таким человеком? Или же она думала, что он исправится? Милостью Единого? Бесконечной и благодатной?
Девица Хризштайн расхохоталась так, что ее несчастная невольница побледнела, а старик поежился. Далее последовали быстрые вопросы, больше похожие на словесные удары, на которые смятенная женщина едва успевала отвечать.
— В какой руке у тебя был нож, когда ты пришла в себя?
— В левой… кажется…
— Сколько ранений было на теле твоего мужа? Одно-два? Больше?
— Больше… Не помню… Не смотрела… Но много…
— Прекрати бубнить и отвечай быстро и четко. Сколько лет было твоей дочери?
— Четыре. Совсем еще кроха, но такая…
— Где она была, когда ты очнулась?
— Что? Я не…
— Ты сказала, что она бросилась тебя защищать, и Гийом ее отшвырнул. Где она была? Она видела, как ты убивала?
Женщина побледнела так страшно, что отец Георг обеспокоенно пробормотал:
— Я принесу вам воды…
— Господи, неужели моя девочка все видела…
— Хватит сопли везти! Отвечай! Быстро! Где она была, когда ты очнулась?
— Не знаю… Я не видела ее… Господи Единый!..
Девица Хризштайн без всяких колебаний ударила невольницу по щеке, та дернулась и замолчала, глядя на свою мучительницу большими несчастными глазами.
— Я сказала, отвечать четко и быстро. Рыдать потом будешь. Гийом был пьян в тот день?
— Да, он вернулся рано, обычно допоздна засиживался в кабаке…
— Какой был нож? Кухонный? Охотничий? Или кинжал?
— Я не п-п-помню…
Девица склонилась над невольницей и заглянула той в глаза.
— Вспоминай. Ты держала его в руке. Какая была на ощупь рукоять? Привычная? Как у кухонного ножа?
— Н-нет, точно нет… Она была большая, неудобная и липкая от крови…
— Охотничий нож. Понятно. У Гийома был такой?
— Не знаю…
— Да что ты вообще знаешь, клуша недобитая! — взъярилась девица. — Он тебя, что, и по голове бил?
— Да…
— Демон!.. Вот дура! Сестра к тебе часто приходила?
— Да. Она после смерти матери сильно изменилась…
— Ты сказала, что вас вместе отправили учиться рисунку. Она тоже рисовала?
— Да, но ее живопись мало интересовала. Равена быстро выскочила замуж за богатого купца, отец приводил ее мне в пример…
— Картины с кровавыми сценами появлялись каждый день?
— Нет, но часто… Однажды Равена увидела одну из них, сказала, что я ненормальная, стала насмехаться, что я
