У главного поселения было, конечно, и официальное название, но местные именовали его Бумтауном[3]; это грязный, сугубо бестолковый молодой город, расположенный в зоне соприкосновения, там, где два астероида класса «Д» соединялись в единое целое. Саймон ехат в Бумтаун вместе с грузом свежесобранных бананов и свежевыловленных бескостных гольянов. Он не был до конца уверен в своих намерениях, думал и передумывал, пока внезапно полицейский робот не осведомился о его пункте назначения.
— Дом Эрнста Маккола, — словно со стороны услышал Саймон собственный ответ.
Но этого оказалось недостаточно. Похоже, без очевидных причин протоколы безопасности ужесточили. Робот высокомерно осведомился о цели предполагаемого визита.
— Я нашел его потерявшегося пса, — заявил молодой атум.
Никакого пса поблизости не наблюдалось, но ответ, похоже, удовлетворил спрашивающего. Саймон продолжил свой путь в туннель с ограниченным доступом, мимо пышных садов, греющихся светом таким же ярким, как на Земле, мимо бесконечной вереницы цветов и искусственно выращенного животного мяса. Потраченная на их создание немалая энергия преобразовывалась в радужные цвета и сложные ароматы.
«А что, если Маккола нет дома?» — спрашивал сам себя Саймон.
Но Маккол был дома. Пожилой атум обрадовался, увидев у своих дверей нежданного гостя.
— Входи, мой мальчик. Я как раз собирался пропустить стаканчик на ночь.
— Не хотелось бы вас беспокоить, — солгал Саймон.
— Никакого беспокойства. Прошу в дом! — Маккол всегда был костлявым. Как–то раз Саймон нашел его снимок девяностолетней давности: худой лохматый мальчишка лет восьми, блестящие глаза смотрят прямо в камеру, а губы сжаты и слегка припухли, словно он съел что–то, вызвавшее отек. Взрослая версия этого мальчика сохранила юношескую живость, только волосы стали мягкими и на удивление черными. Большую часть своей жизни Маккол провел в крошечных мирах и благодаря недостатку гравитации, а также мафусаиловой диете сохранил сухопарое изящество прежнего мальчишки.
— Вина? — предложил Маккол.
— Нет, благодарю, — отказался Саймон.
Главный атум Гектора стоял рядом с изысканным баром: это сооружение, отделанное редкими металлами, располагалось в центре огромной комнаты, спроектированной исключительно для развлечений. Однако же Маккол так и не удосужился достать пустые бутылки, а уж тем более наполнить их. Он только пристально разглядывал Саймона и улыбался. Что–то в его облике и молчании подсказывало гостю, что его появление здесь не является неожиданностью.
— Мой пес, значит? — спросил Маккол.
Саймон вздрогнул.
Улыбка стала заметнее. Мужчина шагнул ближе, заговорил ровно, неторопливо и спокойно:
— Что тебе известно, мальчик мой?
Саймону было почти пятьдесят, его собственное детство осталось далеко позади.
— До тебя дошли кое–какие новости, верно?
— О псах, — отрапортовал Саймон.
Маккол пожал плечами:
— А еще что?
— Что–то должно произойти.
— Происшествия неизбежны. Что–то конкретное?
— Двадцать восемь часов назад…
— Стоп. — Маленькая рука поднялась, едва не коснувшись груди Саймона. — Ты ничего не знаешь. Совершенно ничего.
— Ваши псы спят, — продолжил Саймон.
Хозяин дома промолчал. Он ждал.
— И есть еще кое–что, об огне.
Улыбка померкла, но голос стал дружелюбнее. Теперь в нем звучало любопытство. Может, даже удивление.
— Так что же насчет огня?
— Я изучал ваши работы, сэр. — Саймон по привычке слегка склонил голову, признавая более высокий статус собеседника. — Вам нравится сравнивать метаболическую активность с огнем.
— Другие тоже используют эту аллюзию.
— Но в бытность молодым атумом вы потратили массу времени и сил, жалуясь на ограничения в нашей работе. Вы говорили, что каждый атум связан по рукам и ногам драконовскими законами. Говорили, что жизнь, которую мы создаем, похожа на едва тлеющий огонь. Вы надеялись высвободить энергию органического вещества. Принципиально новые биохимические процессы, уникальная генетика, сверхэффективная утилизация мертвого и отработанного материала… Вы были одним из самых ярых поборников отмены устаревших Нормативов: только тогда наша молодая профессия смогла бы породить огненную бурю жизни, свободно распространяющуюся по Вселенной.
— Понятно, — тихонько засмеялся Маккол. И повторил: — Понятно.
— Так что же не смогут остановить власти?
Атум не ответил; вместо этого он спросил:
— Как по–твоему, почему высококвалифицированный исследователь, человек, успевший добиться столь многого, с такой охотой отправился в столь отдаленное место? Ради чего Эрнест Маккол, отказавшись от всех выгодных предложений, отправился в долгий путь к этой ничтожной глыбе изо льда и космического мусора?
Саймон промолчал.
— Псы существуют, — признался Маккол. — Кстати, они скоро должны проснуться. Десятилетия исследований и целый ряд тайных лабораторий позволили совершить несколько революций в области продуктивности и приспособляемости организмов.
— Это сделали вы?
— Не я один. — Атум тряхнул густыми черными волосами. — Еще десяток блестящих соратников, работающих вместе со мной, и союзники в двадцати других мирах. Конечно, ум у меня тонкий и смелый, но гордыней я не страдаю.
— Но ведь один из ваших соратников — я, — заметил Саймон.
— О нет, нет. Я бы тебя привлек на свою сторону, молодой человек. На самом деле именно поэтому я отговорил нескольких вероятных работодателей брать выпускников из твоего класса. Я был уверен, что смогу использовать твои таланты здесь, рядом.
— Но я же ничего не сделал.
— Именно так, — согласился Маккол. — Признаюсь, для меня это стало сюрпризом. Я следил за тобой с тех пор, как ты сюда прибыл, — за твоей работой и в особенности за тем, как ты реагируешь на давление сверху. По чести сказать, я был разочарован. Мне нужна отвага, гениальность. Способности без вдохновения хороши для мира коммерции, но не для тех, кто мечтает о великих свершениях.
Лицо у Саймона вспыхнуло, словно ему дали пощечину. У него сдавило горло, стало трудно дышать, а затем, несмотря на отчаянные попытки взять себя в руки, он заплакал, и слезы потекли по его покрасневшим щекам.
— Но тем не менее ты
