Но он не собирался уходить. Это я поняла, стоило увидеть темные глаза — бешеные, хмельные. В которых билось такое неистовое желание, что мне стало нечем дышать. Он смотрел на меня, рассматривал все — от грязных ступней до растрепавшихся рыжих волос, и я тряслась под этим взглядом. Не знаю, как можно так смотреть. Мы стояли на коленях друг напротив друга — обнаженные и растрепанные, окутанные лишь ароматом цветущей лаванды.

Я не сдержалась и тоже прошлась взглядом по его телу. Сильный. Жилистый. Возбужденный. Возбужденный до предела, его плоть уже сочилась смазкой, и это заставило меня облизать губы. Никогда не думала, что испытаю такое удовольствие от явного, неприкрытого мужского желания.

Хенсли поднял руку и за шею притянул меня к себе. Губы в губы, кожа к коже. Казалось, Шерх хотел испробовать на вкус каждый кусочек моего тела, потому что его язык побывал везде. И пальцы. Какие умелые у дикаря оказались пальцы! Они заставляли меня стонать и выгибаться, мучая порочными и чувственными ласками. И когда он накрыл меня телом, прижал к своему бедру мое колено и вошел толчком, я не выдержала и вскрикнула, глядя в темноту его глаз. На лоб Шерха упали темные пряди, лицо исказилось. Он дышал рывками — рваными и короткими, в такт своим движениям. Толчок, пауза, толчок… Так мучительно сладко… Спазмы в животе нарастали, наслаждение заставляло двигаться навстречу этим восхитительным ударам.

— Быстрее… — прошептала я в его губы.

Сдавленный тихий стон сквозь зубы, и Шерх двинул бедрами сильнее, тараня меня. Уже не сдерживаясь. Шипя и глотая свои рычания. Сжимая зубы. Я хотела поцеловать его, но не могла. Меня уносило куда-то туда, где уже не плыли облака, а темнели тучи. Плевать. Я неслась в небо с каждым ударом, с каждым хриплым стоном и лаской длинных пальцев, что трогали меня.

Гром прогремел почти над головой, сверкнула молния, и на поле с лавандой обрушилась гроза — первая весенняя гроза в этом году…

Я свихнулся. Окончательно.

Мне это нравится.

И даже если я сдохну после всего, что сделал, плевать. Все равно уже не остановлюсь. Невозможно остановиться, когда тело трясет от вожделения. Это какая-то одержимость, это почти запредельное удовольствие. Рыжая, страстная, нежная… совершенная от изящных пальчиков на ногах до пушистых волос, что я все-таки сжал в кулаке, не сдержавшись. Тянул их, эти волосы, и целовал тонкую женскую шею, губы, грудь. Целовал все, до чего мог дотянуться, не понимая и не думая. Только чувства… сильные, острые, горячие настолько, что тело стало влажным. Мы оба стали влажными. И от этого понимания я рычу и пытаюсь затолкать свой рык обратно в глотку… Ничего не выходит. Ни затолкать, ни сдержаться…

У Софи бархатная кожа, круглые ягодицы, родинка под левой грудью. Я хотел бы изучать это долго и внимательно, но вожделение не оставляет мне шанса. Я знаю, что скоро будет гроза, чувствую. И надо бы убраться туда, где тепло и сухо, но… Рыжая стонет. Так чувственно и протяжно, что я теряю остатки разума. Вдалбливаюсь, трусь, почти кусаю. Целую. Трогаю… Двигаюсь. Наслаждение жгутом сворачивает внутренности, кровь стучит в висках, и перед глазами темно… А нет. Темно, потому что гроза все-таки подобралась к нам.

Потоки воды хлынули с неба, прибивая к земле цветущую лаванду и остужая наши разгоряченные тела. Земля мигом набухла от влаги и превратилась в жижу. Мы барахтались в этой грязи — перепачканные с ног до головы, стонущие и сумасшедшие. Я перевернулся на спину и теперь София сидела на мне, откинув голову и подняв лицо к небу. Вода стекала по ее волосам на шею и грудь, тонкими струйками вилась между грудей, огибала ямку пупка. И я думал, что могу кончить только от этого зрелища. Даже если бы она не двигала бедрами в грешном и искушающем танце…

Молния ударила снова. Молния внутри меня, горячая и ослепляющая. Она выжгла мысли, оставив лишь чистое наслаждение. Я сжал зубы, чтобы не орать, и все же не сдержался… И сразу ощутил, как сжались мышцы Софии, как она забилась, падая мне на грудь. Ее экстаз — настоящий и сильный — чуть не выкинул меня в небо снова… Блаженство оказалось сродни боли — такое же неистовое, только со знаком плюс… Его так же не сдержать и так же не остановить, только хочется снова и снова…

Я лежал там, на этом лавандовом поле, под темным небом. Усыпанный мелкими цветами и мокрыми травинками. Опьяненный, хмельной, горячий. Грязный. И чувствовал себя счастливым. Я прислушивался к этому чувству с недоумением, потому что совершенно забыл, как оно ощущается. Счастье. Рыжее, влажное, щекочущее дыханием мне шею.

Я не забыл. Я просто раньше не знал…

— Гроза! — оторопело воскликнула я, ловя губами капли воды.

— Она началась до того, как ты решила, что хочешь оседлать меня, — хрипло отозвался Хенсли.

Я несколько сконфуженно улыбнулась и тихо взвизгнула от раската грома, что громыхнул прямо над головой.

— Убираемся отсюда!

Шипя и разбрызгивая воду, мы начали искать свою одежду. Хенсли ругался, пытаясь всунуть ногу в мокрую штанину, я глазела на его крепкий зад, на который прилипли травинки, и пыталась не улыбаться. Усилием воли отвернулась, натянула грязное платье. Да, вид у нас еще тот… мы косились друг на друга и отводили глаза, не совсем понимая, что сейчас произошло.

— Бежим!

Мы рванули через поле лаванды, оскальзываясь на влажной земле. Шерх придержал меня, когда я чуть не грохнулась, вернее, просто дернул за шкирку, как щенка. Но возмутиться я не успела, потому что, во-первых, гром грянул снова, а во-вторых, Хенсли взял меня за руку. Сжал ладонь и потащил за собой. И я решила, что возмущаться буду потом, в тепле.

У края поля Хенсли так же молча подобрал мои туфли, сунул под мышку и побежал дальше, пригибая голову.

Под навес дома мы ворвались мокрые и грязные с ног до головы. Первым делом я заглянула к Линк, но девочка спала, даже гроза ее не разбудила. Я же бросилась закрывать окна, чтобы дождь не попадал в дом. Хенсли стоял, привалившись