Обе плакали – две одинокие души, истерзанные, искалеченные, слезы застывали на щеках на морозе, но женщины не чувствовали холода и времени, исповедуясь друг другу в разрушенной, заброшенной церкви.
– Если Геннадий сдохнет, я смогу вернуться домой, – прошептала Аля, вцепившись Марине в руку.
– Я обещаю тебе. Никто не знает о том, что я задумала, только ты. Последние мытищинские убежища перестанут существовать третьего января, а вместе с ними – и все сволочи этого города.
– Надеюсь, хорошие люди после смерти попадут в рай, – вздохнула Алевтина.
Кому, как не ей, понять Алексееву? Здесь все средства хороши. Этот город больше не заслуживает жизни, слишком страшные вещи творятся под землей, слишком много боли и страданий.
Марина проводила Алю почти до самых дверей бункера. Она шла обратно, вглядываясь в темные остовы домов, и думала, что Доктор Менгеле заслуживает самой страшной кары. Как и Рябушев. Как и все их приспешники. В отличие от своего ученика, заключенного в карцер за неповиновение, Вязников не расплатился своими мучениями за то, что творил, за пролитые слезы своих жертв. Скоро. Очень скоро все это кончится. Карфаген должен быть разрушен.
* * *– Она так хотела все закончить… А начала новый круг. Порой мне кажется, что все напрасно, умерли лучшие, самые светлые и чистые, пострадавшие ни за что, а моральный урод Геннадий жив.
– Она – как призрак прошлого. Начало конца. Все началось в одном месте, Раменки – Мытищи, какой-то проклятый маршрут. Я не хочу сейчас это ворошить, хватит. Алексеева мертва, мы – живы, и теперь стоит позаботиться о себе.
Дима встал и раздраженно зашагал по комнатушке, Аля осталась сидеть, неподвижно глядя в стену.
– Я очень боюсь, – медленно произнесла она, не поворачивая головы.
– Ты больше не одна. Я с тобой, теперь всегда с тобой.
– Это еще страшнее. Геннадий теперь сможет манипулировать нами обоими, играть на нашей боязни потерять друг друга.
– Перестань. Мы еще толком не разобрались, что здесь происходит, а уже напуганы и все в растрепанных чувствах. Легкая же мы добыча – впадаем в панику, когда враг еще даже не попытался ничего нам сделать. Идем. Будем разбираться с самого начала, призраки прошлого – в прошлом.
Перед кабинетом Валерия Станиславовича девушка остановилась, выдохнула. Обернулась к Диме. В ее глазах снова было что-то странное, тревожащее, оттуда исчезла на мгновения вынырнувшая маленькая девочка, пропала в черном омуте.
Генерал Леушевский встретил гостей своей привычно-доброжелательной улыбкой, но отчего-то Дмитрию стало настолько неуютно, что он едва подавил в себе желание выскочить обратно в коридор.
Доктор Менгеле сидел в кресле и усмехался, чем-то весьма довольный. Кажется, он уже успел побеседовать с начальником бункера, и результат его удовлетворил.
– Ну что же, дорогие друзья, я рад, что вы здесь, с нами. Товарищ Холодов, Геннадий Львович рассказал о ваших выдающихся талантах, а также о том, что в последнее время вам стали известны те формулы и средства, которых нет в распоряжении нашего гениального ученого. Поэтому лично я обращаюсь к вам с просьбой о сотрудничестве, – Валерий Станиславович посмотрел на юношу в упор, всем видом показывая, что отказ невозможен.
Дима сделал шаг назад, опустил глаза, не желая встречаться взглядом с командиром.
– Нет. Это невозможно, – тихо выговорил он.
– Я настаиваю. Вам известно средство, которое может помочь спастись от ядовитых спор Ритисмы Ацеринум. Сейчас изготовление подобного лекарства – первейшая задача, направленная на выживание. Поэтому ради всех выживших и продолжения нашего существования я требую от вас возобновить эксперименты, – голос генерала зазвучал жестче, в нем проскользнули стальные нотки. Было видно, что Леушевский не привык к отказам, и упрямство Димы начинало его раздражать.
– На ком вы желаете ставить опыты? – с неожиданной злостью бросил Дмитрий. – Все те, на ком опробовали препараты, умерли в Мытищах при взрыве, кого вы назначите новой жертвой?
– Человеческим материалом мы вас обеспечим, за это можете не переживать, – отчеканил командир.
Юноша передернулся. Человеческим материалом. Очередными номерами?
– Нет… нет, – с ужасом прошептал он.
Попятился назад, уперся спиной в стену и замер. Алевтина вдруг оказалась рядом, сжала его ладонь в своей.
– Мы так не договаривались, – она раздраженно посмотрела на своего отца. – Ты не должен его принуждать.
– Я никого не принуждаю, – отмахнулся Доктор Менгеле, но в его глазах было торжество. – Это решение командира бункера, сейчас от наших действий зависит судьба человечества.
– Старый паук! – выплюнула Аля. – Спихиваешь свою подлость на других?
– Прекратите сейчас же! – рявкнул Валерий Станиславович, стукнув кулаком по столу. – Устроили балаган! Товарищ Холодов, решение о том, что вы возвращаетесь к научной деятельности, окончательное.
– Я не хочу, – упрямо повторил Дима. – Считайте, что я отупел и забыл все, что умел.
– В нашем бункере каждый должен приносить пользу.
– Хорошо, отправьте меня мыть полы и драить сортиры, я буду приносить пользу, – юноша вскинул голову и посмотрел на командира в упор, ожидая реакции.
– Поломоек у нас хватает. Вы будете заниматься экспериментами вместе с Геннадием Львовичем, – с нажимом повторил Леушевский.
– Не буду. Прикажете меня расстрелять? Воля ваша. Если я не могу заниматься ничем иным, кроме как сотрудничать с профессором Вязниковым, позвольте мне уйти на поверхность.
Сейчас любое решение, и даже сама смерть казались Диме лучшим выбором, чем возвращение к тому, от чего он отказался через боль, страх и слезы.
– Товарищ Холодов, – вкрадчиво проговорил генерал. – Вы поступаете в распоряжение профессора Вязникова. Обо всем остальном вам предстоит беседовать с ним. Если он сочтет возможным отпустить вас, вы сможете уйти. Если нет – останетесь здесь и будете помогать Геннадию Львовичу во всем. Разговор окончен.
– Не станем пороть горячку, – неожиданно спокойно и доброжелательно заявил Доктор Менгеле. – Дима, пожалуйста, отправляйся на экскурсию по убежищу, поднимись на поверхность, взгляни на наших питомцев. Обдумай все спокойно, и вечером мы поговорим.
Юноша слишком хорошо знал своего наставника, чтобы ошибаться в нем. Этот расчетливый мерзавец что-то задумал, но что? В горле заворочался знакомый тугой комок страха.
В кабинете появился молодой человек, сопровождавший Диму вчера.
– Пойдемте со мной, я покажу вам бункер, – с улыбкой предложил он и легко, но настойчиво потянул гостя к дверям.
– Пусть Алевтина пойдет со мной! – Дмитрий вырвал руку и встал рядом с девушкой.
– Это невежливо, у отца и дочери могут быть свои маленькие секреты, нам нужно побеседовать наедине, – протянул Доктор Менгеле. Он встал с кресла и обнял Алю за плечи. Девушка раздраженно дернула плечами, сбрасывая его руки, поджала губы, явно прокручивая в голове самые худшие варианты развития событий. Наконец она повернулась к Диме.
– Иди, со мной все будет нормально. Встретимся вечером, – Алевтина натянуто улыбнулась, ее голос прозвучал тревожно.
Дима последний раз обернулся и вышел в коридор. На душе было тяжко – снова решения, снова ответственность и новые беды.
– Да почему все так-то?! – горько крикнул молодой ученый, стукнул кулаком в стену.
– Ну-ну, все наладится, – сопровождающий ободряюще коснулся его плеча. – Пойдем.
Глава 10
Загорянка
Убежище под военной частью в Загорянке было довольно большим, но до масштабов мытищинского бункера военных не дотягивало.
Шесть полностью изолированных отсеков, соединенных короткими коридорами, центральный зал – жилой, круглый, от которого веером расходились комнаты на несколько человек.
Спутник Димы, представившийся Алексеем, завел гостя в одно из жилых помещений.
– Вот тут я сам и сплю, – улыбнулся он, показывая нижнюю полку двухъярусной кровати. У изголовья клейкой лентой было приклеено к стене несколько картинок из журнала, какие-то мужчины странного вида, похожие на мутантов: один – красно-синий, с эмблемой паука на груди, другой – зеленый, мускулистый, со страшным оскалом.
– А это кто такие? На поверхности водятся? – наивно спросил Дима. Такого он никогда не
