– Я плакала по ночам. Не понимала, за что отец так со мной, мне было запрещено называть его папой. Я была совсем одна, не с кем поделиться, некому пожаловаться. За что Геннадий постоянно наказывал меня? И ты… Я искала хоть кого-нибудь, кто сможет понять, пожалеть, подружиться, но ты меня отталкивал, ты был любимчиком, а я… Ведь я шалила не со зла, а просто от собственной беспокойной натуры. Но папа считал, что я безнадежна. Через четыре года он отправил меня обратно в Загорянку.

Дима обнял девушку, прижал к себе и уткнулся ей в плечо лицом.

– Прости меня… Пожалуйста, прости…

Алевтина на всю жизнь запомнила тот переход из Мытищ обратно, домой. Пасмурное ночное небо, засохшая весенняя грязь на дорогах. Спасибо отцу за то, что он позволил ей дождаться тепла, прежде чем отправить на поверхность семилетнюю девочку в сопровождении трех разведчиков.

Хмурые мужчины в защитных костюмах торопились, желая успеть туда и обратно до восхода солнца, для опытных сталкеров путь от улицы Колпакова до Загорянки составлял четыре часа. Оставить рюкзаки и письма для руководства – и назад.

Аля не успевала, задыхалась в неудобном противогазе, по лицу текли слезы, щеки чесались до боли от едкой присыпки, ноги заплетались о шпалы. Раздраженный командир группы торопил девочку, ему отчего-то не было жалко малышку… Доктор Менгеле приказал вернуться до рассвета, девчонку не щадить, идти в стандартном темпе. А ослушаться его приказа было опасно.

Наконец Алевтина не выдержала и села на рельсы, не в силах идти дальше. Ноги гудели, длинный костюм мешал.

– Вставай! Немедленно вставай! – прикрикнул разведчик. Девочка упрямо замотала головой.

И в эту минуту послышался утробный рык, заставивший сжаться от страха. Монстры появились из темноты, фонарики высвечивали их силуэты, спутанную шерсть, мерцающие во мраке глаза, оскаленные пасти.

Аля будто онемела, закрыла лицо руками, боясь смотреть.

– Огонь! – окрик командира пробился сквозь урчание и взрыкивание, и сразу же грянули выстрелы. – Огонь, огонь!

На пару секунд стало тихо, Алевтина решилась приоткрыть глаза. Взрослые в пылу схватки отошли на сотню метров вперед, тесня тварей, их фонари и сполохи автоматных очередей были совсем далеко. Девочка осталась одна в темноте, она сидела на рельсах, дрожа от ужаса, боясь шевельнуться.

Мутант появился из темноты бесшумно, и Аля заметила его лишь тогда, когда жуткая морда с огромными зубами, истекающая слюной, оказалась прямо перед ее лицом.

Позвать на помощь. Мамочка, папочка, спасите меня! Горло перехватило спазмом, вместо крика – отчаянный хрип.

«Папочка, спаси меня, пожалуйста! – беззвучно молила Аля, зажмурившись, слыша тяжелое дыхание монстра прямо возле уха. – Папочка, я все буду делать, все, что скажешь, только спаси меня!»

Сквозь сомкнутые веки пробился яркий, ослепляющий свет ручного прожектора, загрохотал автомат, и страшное сопение твари сменилось предсмертным визгом.

Разведчик опустился на колени перед крошкой, которая сидела, закрыв глаза, на рельсах, и тихо-тихо, едва слышно шептала: «Папочка, спаси, я сделаю все, что ты скажешь…»

Дочка Доктора Менгеле. Асенька. Молодой человек в защитном костюме почувствовал, как в груди зреет горячая волна ненависти к ученому. Подонок. Как он мог отправить это несчастное существо в переход по поверхности, который не каждому взрослому под силу?

– Птичка, не бойся, все кончилось. Я с тобой, я тебя никому не отдам, никаким чудовищам. Иди сюда, – мягко попросил он, отводя ее ладошки, затянутые в перчатки, от окуляров противогаза.

Из-за широкого панорамного стекла на девочку смотрели улыбающиеся глаза с добрыми морщинками-лучиками вокруг. Аля прижалась к разведчику, чтобы не отпускать больше никогда. Он легко подхватил ее на руки.

К ним уже спешили трое из Мытищ, оставившие малышку в опасности, и еще двое – из Загорянки.

– Ты! – мужчина с ребенком на руках сделал шаг к командиру, его лицо перекосилось от ярости. – Ты должен был ее защищать! Если бы мы не успели, девочку сожрали бы мутанты!

Одной рукой он крепче прижал к себе Алю, другой со всей силы толкнул разведчика в грудь. Тот не удержался на ногах и осел на рельсы.

– У меня был приказ! – отчего-то решил оправдаться он. – Вернуть в целости отряд, а девочку – как получится!

Алевтина почувствовала, как гулко и быстро заколотилось сердце ее спасителя под защитным костюмом.

– Геннадий подписал ребенку смертный приговор, а ты решил побыть палачом? – недобро спросил он. – Отдавайте корреспонденцию и что вам там еще нужно передать руководству, и убирайтесь к чертям, желаю вам всех попутных мутантов в спину и Доктору Менгеле – того же! Иначе я вас лично перестреляю на месте, всех троих, и плевать, что пойду под трибунал!

Разведчики не решились спорить, и вскоре мытищинский отряд растворился во мраке. Пророчество Алиного спасителя сбылось, все трое погибли, не дойдя каких-то пару километров до военной части, растерзанные монстрами.

От потрясения Алевтина уснула на руках у мужчины, покачиваясь в такт его шагам, и проснулась уже в убежище, когда с нее снимали неудобный резиновый костюм и противогаз.

– Бедная ты моя птичка… – прошептал разведчик, глядя на опухшее от слез, красно-фиолетовое от присыпки личико девочки. – Меня зовут Юра. Давай дружить. Я тебя в обиду больше никому не дам.

Аля обняла его за шею и прижалась щечкой к застиранной военной форме.

– Спасибо… – с совсем не детской интонацией сказала она. Маленькая женщина, пережившая в свои семь лет то, чего не пожелаешь и врагу.

В коридоре разведчика и его юную спутницу встретила Надя.

– Вернулась? – неприветливо буркнула она. – Ну, пойдем.

Вместо ответа женщина получила от Юры звонкую пощечину, отшатнулась, глянула непонимающе.

– Я женщин обычно не бью. Но ты, гадина, заслужила. Отдала дочку извергу – и радуешься? Ты не мать, кукушка! – рявкнул Юрий.

Если бы не подоспел Валерий Станиславович, был бы скандал. Надежда побледнела от гнева, готовая броситься на обидчика, мужчина стоял молча, опустив руки, но во всей его фигуре было столько злости, что даже командиру стало не по себе.

– Мамочка, не надо! Юра – хороший, он меня спас! – крикнула Алевтина, каждой клеточкой тела ощущая беду. Она встала между ними, маленькая, растрепанная, но очень смелая.

– Идем. С тобой я еще поговорю, – процедила Надя и потащила дочь за руку по коридору.

Юра рванулся было за ними, но начальник бункера остановил его и начал тихо выговаривать ему. Аля обернулась, и в ее взгляде было море страха и невыплаканных слез, так что даже опытному разведчику стало жутко.

Когда мать и дочь скрылись за поворотом коридора, он продолжал смотреть им вслед, шумно вдыхая и выдыхая, совсем не слыша того, что говорил ему командир. Бедная кроха. Как же ей не повезло!

Ночью Алевтина выскользнула в коридор и забилась в угол в темноте, глотая слезы. За четыре года она научилась плакать бесшумно, потому что отец, увидев, наказывал ее еще сильнее.

Доктору Менгеле удалось закалить характер дочери, в свои семь лет она была сильной, стойкой, умела терпеть боль и унижения, умела постоять за себя перед сверстниками, порой давала отпор и старшим. Но все же малышка оставалась девочкой – маленькой, хрупкой, и когда эмоции перехлестывали через край, Аля пряталась от всех и ревела, стыдясь себя и своей слабости, но не в силах остановиться из-за переполняющих ее тоски и обиды.

Надя встретила дочь неласково. Девочка получила за все: и за то, что отец отправил ее обратно, и за заступничество Юрия, и за сам факт своего существования.

– Тупица! Никчемная! – кричала мать. Алевтина внутренне сжималась, пряталась в панцирь, но смотрела упрямо