слишком быстро – Марсела не успела насладиться содеянным и подумать обо всех вещах, которые ей полагалось чувствовать, учитывая обстоятельства, или хотя бы удивиться их странному отсутствию.

Это было так просто.

Как будто все хотели развалиться.

Вероятно, имелась в этом какая-то логика.

Порядок уступает место хаосу.

Марсела взяла тряпку и принялась вытирать пыль с пальцев, пока новый взрыв хриплого смеха раскатывался по дому. А затем послышался знакомый голос:

– Куколка, где моя выпивка?

Марсела последовала на звук по короткому коридору в гостиную, где играли мужчины.

– Где, твою мать, моя выпивка? – проревел Маркус, шаркая стулом. И уже поднялся, когда она вошла.

– Привет, ребята.

Маркусу не пришлось изображать удивление, все-таки он верил в смерть жены. Он жутко побледнел – как там говорится? Ах да: как будто призрак увидел. Остальные четверо мужчин прищурились сквозь дымку алкоголя и сигарного дыма.

– Марс? – потрясенно произнес ее муж.

О, как ей хотелось убить его, но голыми руками, а между ними был стол, и Маркус держался за него, глядя на воскресшую жену со смесью подозрительности и беспокойства. Марсела знала, что делать. Она начала плакать. Это было легко, ей стоило лишь подумать о своей жизни, что сгорела в огне.

– Я так волновалась, – сказала Марсела сквозь всхлипы. – Я проснулась в больнице, а тебя там не было. Полицейские сказали, был пожар, и я подумала – я испугалась, – они не скажут мне, если ты пострадал. Они бы ничего мне не сказали.

Выражение его лица стало неуверенным. Он шагнул к ней.

– Я думал, ты погибла. – Маркус говорил с запинками, словно вправду переживал. – Полицейские не дали мне увидеть твое… Я думал, может быть, ты… что ты помнишь, детка?

По-прежнему эти безликие клички.

Марсела покачала головой:

– Помню, как готовила ужин. Потом – как в тумане.

В его глазах мелькнула надежда, изумление, что ему это сойдет с рук, что он может получить лучшее из обоих миров: убить свою жену и вернуть ее обратно.

Но вместо того, чтобы подойти к ней, он опустился на стул.

– К тому времени, как я добрался до дома, там уже были пожарные. Дом пылал. Меня не впустили. – Маркус откинулся назад, словно переживая травму. Горе. Как будто десять минут назад он не играл в покер и не ждал, пока его любовница – ее бывшая подруга – принесет ему выпить.

Марсела приблизилась к мужу, обошла его сзади и обняла за плечи.

– Я просто так рада…

Он взял ее за руку, прижался губами к запястью.

– Я в порядке, куколка.

Она уткнулась лицом в его шею. Почувствовала, что Маркус на самом деле расслабился, поверил, будто соскочил.

– Ребята, – сказал Маркус, – игра окончена.

Другие мужчины хотели подняться.

– Нет, – прошептала она своим сладким голосом. – Останьтесь. Это не займет много времени.

Маркус откинул голову назад, нахмурив брови.

Марсела улыбнулась.

– Ты никогда не цеплялся за прошлое, Маркус. Мне нравилась эта твоя способность, нравилось, как все складывается.

Она взяла пустой стакан со стола.

– За моего мужа, – сказала Марсела, а затем ее пальцы засветились красным. Стекло растворилось, песок посыпался на войлочный покерный стол. Волна шока прокатилась по комнате, и Маркус дернулся вперед, словно хотел подняться, но Марсела не собиралась его отпускать.

– А у нас неплохо получалось, – прошептала она ему на ухо, а потом гнев, боль и ненависть поднялись, как жара.

Она выпустила все это наружу.

Муж сотни раз рассказывал ей, как умирают люди. Никто никогда не держал язык за зубами. В конце концов все умоляли, рыдали и кричали.

Маркус не был исключением.

Это продолжалось недолго – и дело не в каком-то сострадании, Марселе просто не хватило контроля, чтобы растянуть удовольствие. Она действительно хотела насладиться процессом. Хотела запомнить испуганное лицо мужа, но, увы, оно исчезло первым.

Вместо этого ей пришлось удовольствоваться ужасом других мужчин.

Конечно, это продолжалось недолго.

Двое из них – разумеется, Сэм и еще один мужчина, которого она не узнала, – вскочили на ноги.

Марсела вздохнула, отбросила останки мужа и поймала Сэма за рукав.

– Уже уходишь? – спросила она, чувствуя, как разрушение растекается по пальцам.

Сэм пошатнулся, упал, его тело сломалось, не долетев до пола. Другой мужчина выхватил нож из потайной складки своего пальто, но, когда бросился к Марселе, она обвила одну пылающую руку вокруг клинка. Тот рассыпался в прах, эффект мгновенно распространился от металла к рукояти, а затем пошел по руке человека. Он начал кричать, попятился, но гниль уже охватила его, как лесной пожар, тело развалилось буквально на бегу.

Последние двое игроков застыли за карточным столом с поднятыми руками и замороженными лицами. Всю жизнь Марселы мужчины смотрели на нее с вожделением, желанием. Сегодня было по-другому.

Это был страх.

Вот и хорошо.

Она заняла место мужа, устроившись среди его еще теплого пепла. Платком смахнула мусор с покерного стола.

– Что ж? – сказала Марсела после долгого молчания. – Сдавайте карты.

VIIЧетыре недели назадВосточная часть Мерита

В детстве Доминик Рашер никогда не был ранней пташкой.

Но армия приучила его вскакивать по первому свистку, да и все равно после несчастного случая спать нормально больше не получалось, поэтому Дом оказался на ногах уже после третьего сигнала будильника, поставленного на 4:30 утра. Он принял душ, вытер испарину на зеркале в ванной и вгляделся в свое отражение.

Пять лет сделали много хорошего. Исчезли мрачные взгляды человека, испытывающего постоянную боль, изможденные черты того, кто тщетно пытался себя исцелить. На его месте появился солдат, худой, мускулистый, широкоплечий, с крепкими загорелыми руками и прямой спиной, волосы коротко подстрижены по бокам, сверху зачесаны назад.

А еще он разобрался со своим дерьмом.

Его медали красовались на стене, а не валялись среди пустых бутылок из-под ликера. Рядом висели рентгеновские снимки. Каждая металлическая пластина и стержень, булавка и винт – все, что помогло собрать Доминика по кускам, светилось белым на фоне мышц и кожи.

Жилище было чистым.

И Дом был чист.

Он не пил и не принимал дозу с той ночи, как они откопали Виктора: хотелось бы сказать, что с той ночи, как они встретились, когда Виктор стер его боль, но ублюдок ушел и умер, бросив Дома обратно в мир боли. Это были две темные ночи, которые ему не хотелось вспоминать, но с тех пор контроль Доминика не колебался.

Даже когда Виктор отрубался и боль возвращалась обратно, Дом гасил ее, пытался воспринимать приступы как напоминание, отсрочки как подарок.

Ведь могло быть и хуже.

Было хуже.

Дом проглотил чашку слишком горячего кофе и тарелку слишком жидких яиц, натянул куртку, взял шлем с двери и вышел в серый предрассветный час.

Его «конь» ждал на своем обычном месте – простой черный мотоцикл, ничего особенного, но такого рода вещь, какую он всегда хотел и никогда не мог себе позволить. Дом стер росу с сиденья, перекинул ногу, включил зажигание и мгновение посмаковал низкое мурлыканье перед тем, как отправиться в путь.

Он