Город у реки (Memoriam)

У дядюшки Тойво достаточно свободного времени. У хорошего охотника всегда так, а финны охотники отличные. Даже если полжизни провели в мертвом городе у русской реки.

Устроить правильный пийло, тайник, дело сложное. Дед рассказывал, как красные, вошедшие в Суоми, боялись «кукушек». Снайперов, засевших в деревьях и бивших наповал. Дядюшка Тойво, даже тогда, совсем мальчишка, знатно смеялся над такими сату, байками и дуростью. Ну, скажите, какой дурак сядет на дереве и начнет стрелять, подставляясь? Хороши леса на родине, но все равно увидят и расстреляют в упор, саданут из пулеметов – и все… А армия у них тогда и перед Войной была небольшая, каждый солдат на счету, а стрелок так особенно.

Другое дело, что все возможно. Один отвлекает, погибая и принимая огонь на себя, замерзает застывшей бело-красной статуей в ветвях берез или елей. А другой, сидя дальше и незаметно, делает один выстрел, точный и смертоносный, в кого-то важного. Такое ни один финн, если идет война, не сможет не сделать. Родина важнее жизни, твоя смерть ничто рядом со смертями детей и женщин.

Свои тайники дядюшка Тойво устраивал давно. Бродил по мертвому городу, прикидывал все варианты, мало ли, запас карман не тянет. Тут, там, еще в паре мест, так, чтобы потом было легче… охотиться.

В городе, казалось бы, куда как просто спрятаться среди руин, старых стен, провалов в домах и дырявых прогнивших крышах… ну-ну. Дядюшка Тойво ни с кем об этом не говорил, но сам с собой иногда даже спорил, разглядывая с разных сторон тайник, сделанный пару месяцев назад. А как еще проверить место, укрываемое тобой самим? Только через месяц, два, полгода. Тогда можешь и не рассмотреть, а если сам не рассмотришь, другой вряд ли догадается.

Здесь, на крыше старого колледжа, высившегося над Самарской, площадью Славы и почти всей округой, после того, как рухнули новостройки, секрет устроил еще пару лет назад. Сразу, как пропал Рубеж и в город потянулись гости. Те самые, приходившие с реки. Первый-то, чтобы все видеть, дядюшка Тойво соорудил в «Волге», старой гостинице почти на набережной, вернее, ее остатках. Почти всю ее как корова языком слизала в Волну и Войну, оставив выщербину, как у сломанного зуба, с правой стороны.

Здесь, рассматривая захламленную площадь, ему сидеть еще не доводилось. И это хорошо, с одного секрета два раза охотиться не стоило, вычислят, будут проблемы. Проблем дядюшка Тойво не хотел. Проблемы всегда пахли кровью и лишним порохом, хорошим довоенным порохом, которого больше не становилось.

Его собственный дом, и верхний, окруженный сложной системой вручную устроенных ловушек, закрытый самой настоящей стеной, со стороны выглядевшей обломками, и нижний, уходящий на глубину, был довольно далеко. И правильно, кто же занимается такой охотой рядом с домом?

Иногда, если такое случалось, Тойво уходил с места охоты километров на десять, петляя то в Городе, то заводя с собой преследователей до Московского шоссе… как-то раз пришлось уходить до Загородного парка, надеясь на глупость погони. Тогда ему повезло, десяток совершенно наглых военных из Города, потерявших важного человека, рискнули сунуться в темный лес, разросшийся там, где когда-то горожане любили чинно и важно прогуливаться с любимыми, с детишками.

Лес принял Тойво как своего с первого раза. Тогда он притащил с собой двух найденышей, мальчишку с девчонкой, бежавших от собственной банды с Безымянки. Уставшие и замученные, они легко попались в яму и петлю, верещали, призывая хищников. Но дядюшка Тойво, как и всегда, успел первым. Дурачок, болтаясь над землей, даже обрадовался, увидев его. А вот девка…

Ему пришлось сломать ей руки, наказывая за острую полосу железа, чиркнувшую под бородой и чуть не вскрывшую горло. Волчонок, связанный и материвший его, даже заткнулся, позеленев и едва не сблевав. Тойво тогда разозлился и решил не тратить приклад «манлихера», растянув деваху на асфальте и потоптавшись на тонких руках всеми своими пудами. Хрустело и перекатывалось под сапогами знатно, и кричала она так же, разрывая связки и горло, потом кашляла всю дорогу.

Он затащил их в парк и там, привязав к черным вязам, вымахавшим у самого входа в темный провал между деревьями, достал нож и вернулся к подросткам, обильно оросил их красным соком корни и землю, подарившую парку новую жизнь.

Тойво не звал каких-то там духов и не камлал, как саамский шаман. Он просто знал – так нужно. И сделал все правильно.

Иногда дядюшка Тойво даже думал – а не перебраться ли ему с семьей туда, в самую дикую пущу, отвоевывавшую у города квартал за кварталом? Но пока не решался. Его лес принимал как своего, а вот среднего младшенького, взятого на первую охоту, лес убил. Увел в чащу и там разорвал ветвями, оставив болтаться между деревьями, где Тойво его и снял.

После этого жертвы лесу он приносил чаще, украшая вязы у входа головами, ссыхающимися телами, их пальцами, врезанными в кору и вросшими полностью, и порой наматывая снятую кожу. Мало ли, вдруг лес хотел больше страха и боли?

Отсюда, с тайника над площадью, Загородный… лес он не видел. Лишь чувствовал, как присутствие старого доброго друга, и ему становилось спокойнее. Сейчас ему там нравилось куда больше, чем как в показанном левом глазом.