И, чертовой сюрреалистичной картинкой, попавшей сюда не иначе как из доброго детского сна, со старых чешских стальных такс, навеки заснувших на ржавых рельсах, красно-белым дрожащим облаком слетали ломкие бабочки краски. Слетали, кружась в прощальном танго с ветром, огорченно роняющим их в серый колыхающийся ковер пыли.
– Словами не передать… – гулко и сдавленно всхлипнула женщина, стоявшая рядом с Хаундом. – Это… это…
– Просто опизденительно красиво, йа… – Хаунд согласно кивнул и пошел себе дальше. Хватит ненужных сентиментальностей и глупой романтики. Вокруг все умерло, не надо вздыхать.
Тетка чего-то там забурчала, да и ладно, пусть ворчит. Романтику ей нарушили, ай-ай…
Плакат перед стадионом и красными… остатками буро-кирпичных пятиэтажек был простым. Стрелка направо и надпись «Жить – иди направо».
Фейсы Прогресса, объединившись со службой охраны, породили чертовски действенную штуку. И, проходя между двумя блокпостами, прячущимися в когда-то жилых корпусах то ли общежитий, то ли малосемеек, Хаунд иногда даже радовался, что между ним и Прогрессом не пробегала черная кошка. И, вроде бы, не планировала.
Рвы, заграждения, колючка, растянутая между домами, и только неширокий, как раз рельсы со шпалами уложить, кусок асфальта между ними. Стальные кабины старых грузовиков, вмурованные в кирпич и смотрящие через щели в бронеплитах, несколько прожекторов, сейчас включенных едва на четверть и просто подсвечивающих путь.
Сколько же их смогло выжить тут, в бомбарях огромных заводов и цехов? Хаунд считать не пытался и заказов на такую информацию не принимал. Ссориться с заводчанами в его планы не входило вообще. Но… но кое-что он все же понял. Не так много, и каждый человек на счету.
Следующие красные дома, их остатки, Прогресс, забирая назад свое, а строилось-то тут все именно под завод, развалил по кирпичику, потратив уйму времени и средств. Подходили к делу с выдумкой и инженерным образованием, используя самопальную взрывчатку и механизмы, что, наверное, применяли еще египтяне, строившие пирамиды. А завершили дело кувалды, сваи и кирки, превратившие когда-то по-советски уютные дома в пустырь, густо покрытый серо-красным крошевом.
Второй форпост, перед выходом к трамвайным линиям и узкой полоске асфальта перед корпусами и проходной, собрали, как конструктор, из контейнеров маленького рынка. Сварили те вместе, вогнав между ними несколько самосвальных кузовов, развернутых к тропке от метро. Пустырь вокруг сиял в свете прожекторов, весь усеянный битым стеклом, торчащим вверх острыми зубьями битых бутылок и стекол, уцелевших в первые дни после Войны.
Стены укрепления молчали, Савва, ведущий группу, просемафорил фонариком, закрывая ладонью лампу. Световые пароли менялись не просто каждый день, менялись три-четыре раза за сутки, и пройти просто так под стволами автоматического оружия не вышло бы, захоти кто отправить диверсантов.
Начал накрапывать мерзкий мелкий дождь, старательно лезущий за плотно застегнутый плащ и быстро начавший стекать с капюшона. Под ногами, квасясь от сырости, расползалась серо-желтая грязь. Площадь перед Прогрессом тонула в вечернем тумане, плевать хотевшим на дождь и собиравшимся здесь, изо дня в день, последние двадцать лет.
Крайний внешний рубеж обороны Прогресса проходил и тут, темная полоса вала и вынесенных постов виднелась вдалеке. Но сегодня Хаунд в ту сторону точно не собирался. Переговоры по делу Лукьяна можно провести и попозже, все равно понятно многое. А сейчас…
– Данке, Савва. – Он повернулся к вожатому группы. – Про дерево помню, йа. Займусь, скоро получишь ответ. Ауфвидерзеен, майн фрёйнд.
– Пока.
Савва, как-бы торговец и самый настоящий преемник коренных фейсов, смотрел ему в спину. Отчего-то Хаунду сильно хотелось нацепить бронежилет.
По мосту раньше ходили машины и трамваи. Параллельно шел еще один, железнодорожный, чьи рельсы разбегались сразу на несколько предприятий. Кордон Прогресса перекрывал все, но Хаунд прошел в стороне, решив не показываться на глаза. Сложно ли двухметровому набору мускулов, жил и крепких костей, весом за сто кило, провернуть такую штуку? Кому да… но не мутанту, тут природа-матушка и геном-батюшка сильно постарались.
По пологому спуску вниз, к застывшим остатками состава, в день Войны шедшего на восток. Металлические коробки для угля и открытые платформы с разобранными комбайнами. Фон вокруг них давно пропал, но практичные жители Прогресса пока состав не трогали. И правильно делали. Тупоносый локомотив ВЛ застыл как раз перед пешеходным переходом, чуть дальше моста к Безымянке, а хвост убегал к Кировскому мосту, надежно закрывая один путь. Остальные тоже не пустовали.
Старая автобаза, ставшая домом, белела впереди. Хаунд, до чертиков наевшийся на сегодня людей, страшно любил возвращаться к себе. Вот прямо как сейчас.
Объект ГО и ЧС, находившийся внутри большого прямоугольника из бетонных плит, номера не имел. Когда Хаунд наткнулся на него, то внутри обнаружил много интересного. И не очень.
Советский Союз готовился к Третьей мировой серьезно. Мирные советские атомные ледоколы комплектовались орудиями и зенитными установками, спрятанными в отсеках с допуском не для всего офицерского состава. Часть гражданских автомобилей всегда состояла на учете, как имеющие вездеходные данные, и, становясь водителем «Нивы» постоянно стоило ждать повестки на неожиданные сборы. Предприятия по выпуску сигарет и папирос в мгновение ока легко переключались на производство патронов, а завод по производству вагонов производил танков больше, чем вся корпорация, работающая над «абрамсами».
Что уж говорить про автохозяйства и автобазы…
Тогда, года три-четыре назад, Хаунд был как новорожденный. Котенок, не человек. Тыкался туда-сюда, ничего и никого не понимая, тысячу раз смотрелся в стекла. Лужи, осколки зеркал, пытаясь понять – кто же он такой? Как котенок, ничего не понимающий и не знающий без мамы-кошки, но уже умеющий шипеть и показывать клыки. Только ему приходилось их и применять, ведь мамы-кошки рядом не наблюдалось.
Почему он пошел сюда, что потянуло, что заставило забраться внутрь большого ангара с полуобвалившейся кровлей? Сложно объяснить. Не иначе как животное чутье, передавшееся через гены кого-то из родителей, подаривших не только звериное обличье и чувства, но и его сраное чутье-интуицию. А может, просто-напросто обостренное обоняние уловило практически незаметный запах консервации, идущий через трещины и щели накрытия убежища.
Людей тут укрылось не очень много, военных среди них оказалось только двое, если судить по жетонам. Остальные пыльные желтые обглоданные скелеты ничем не отличались друг от друга и тысяч растасканных падальщиками по городу. Этим не повезло. Нет, радиация или биологическое заражение внутрь не проникло… во всяком случае, напрямую. Косвенно… это да, натюрлих.
Бункер погубили крысы. Не те пищащие и вкусные куски мяса с фермы Спортивной, нихт.
Рассматривая расколотый черепок с зубищами длиной с палец, Хаунд сразу же решил найти место, откуда те проникли внутрь. Нашел. Завалил. Натаскал с реалбазы на Елизарова цемента, силикатных блоков, принес несколько канистр
