Прометей замечает это и радуется. Набирает побольше воздуха и опять плюет в орла, теперь уже сознательно.
Орел недовольно клекочет.
– Что, не нравится? – хохочет Прометей и плюет опять.
– Отогнал бы ты его от меня хоть ненадолго, – просит он Гермеса.
– Не могу! – извиняется тот. – Папа рассердится.
Нет, на других тут рассчитывать никак нельзя. Надо выкручиваться самому.
– Сволочь твой папа, – ругается Прометей.
– Сам знаю, – соглашается Гермес. – Ну ладно. Мне пора. Навещу тебя как-нибудь еще.
«Если я тут еще буду», – со злостью думает Прометей.
И хочется ему взорвать весь этот мир. Разнести в клочья. Начать с орла и закончить мраморными храмами, построенными во славу сонма тупых мелочных богов.
Все и вся разнести! Все и вся!
Орел тем временем впадает в бешенство. У него, должно быть, аллергия на Прометееву слюну. Он с остервенением трется головой о скалу, чешет встревоженную зудом кожу под перьями.
Это же надо было три тысячи лет тут висеть, чтобы вдруг открыть такое сильнодействующее средство для поганого пернатого!
Прометей не дремлет – накапливает во рту как можно больше слюны и выстреливает ею в орла, визжащего от отвращения, как щенок.
Главное, чтобы во рту совсем не пересохло, пока эта тварь не отвяжется и не улетит жаловаться Зевсу.
Прометей представляет себе эту сцену и вновь хохочет. И как же приятно смеяться после стольких лет плача.
Орел в недоумении и страхе. Что-то сегодня пошло не так, и он своим маленьким птичьим мозгом не может осознать суть нестыковки.
Он косит глазом и смотрит уже не хищно, а почти жалобно, по-куриному.
А Прометей ощущает небывалое вдохновение. И чем больше он радуется, тем сильнее становится, тем больше ощущает себя титаном, а не блеклым лоскутом, натянутым на скалу.
Он напрягает диафрагму и пытается силой грудных мышц вытолкнуть прут из груди.
Тщетно. Прут ведь протыкает не только Прометеево тело, но и часть скалы.
Или все-таки он поддался на маленькую толику своей длины?
Прометей напряженно дышит, а потом набирает воздух и снова сжимает мышцы, толкая наружу.
Тут может понадобиться еще одна тысяча лет. Но это уже не срок, когда видишь цель.
Лишь бы только проклятый орел отвязался, а с камнем и железом он как-нибудь справится.
– Эй, Прометей! – кричит Гермес.
Он уже выполнил отцовское задание и летит обратно.
– Чего тебе?
– Говорят, Зевс придумал для тебя новое наказание.
– Кто говорит?
– По дороге слышал. Пара нимф перешептывались. Несколько сатиров гоготали. Музы вздыхали, как обычно.
– Что за наказание?
– Он хочет низвергнуть тебя в бездну вместе со скалой. Ты сильно разобьешься при падении и больше не сможешь видеть неба.
– Сволочь!
– Я знаю.
– И даже после этого ты меня не освободишь?
– Извини.
Но нет уж! Дудки! Он больше не позволит этому ничтожеству Зевсу над собой издеваться. Он сам низвергнет его в бездну. А потом смешает землю с небесами и живое с мертвым.
Ополоумевший орел чует приближение заката и хочет лететь прочь, но Прометей крепко сжимает его лапы между ног, так что тому не вырваться, как бы он ни пытался.
Гигантская птица рвется изо всех сил, дергает мощным телом и немножко приподнимает ноги Прометея над скалой.
Цепь не пускает дальше. Цепь вгрызается в плоть и оставляет на ней кровавые круги содранной кожи.
Эту цепь ковал Гефест: плакал над каждым звеном, но тоже не имел решимости ослушаться отца.
Все они слабовольные твари! И этому жалкому хромому кузнецу он тоже покажет. Трахнет его жену Афродиту. Тем более что та сама всегда не против, насколько он ее помнит.
А помнит неплохо, потому как что для титановой памяти жалкие три тысячи лет?
И ненависть к Гефесту делает чудо и размягчает скованные им цепи.
Должно быть, тут есть какой-то магический фокус – материя, созданная врагом, ослабляется ненавистью к врагу.
О да! Как же он всех их ненавидит.
И цепи падают к его ногам.
И он вырывает из груди тяжелый прут и бьет им орла, одним ударом – насмерть.
И он снова хохочет. И поднимает над головой скалу, которая так долго держала его в плену, и низвергает в море (хорошо бы прямо на голову еще одной суке – Посейдону).
И он идет к Олимпу, где скоро будет очень весело и где никому не укрыться от гнева преданного всеми бога, желающего мстить. И две шлюхи Зевса – Сила и Власть, помогавшие Гефесту приковать Прометея к скале, – теперь будут служить ему и отсасывать ему!
Он хохочет.
Что ж! Готовьтесь! Отныне все здесь будут существовать по моим правилам.
И грязные боги, и ничтожные людишки.
И как же ты не прав был, Зевс, когда сковал титана, но не забрал у него жизнь.
Теперь за каждую секунду этой напрасно растраченной жизни будут платить другие.
Ненависть! Как же ты смогла занять место былой любви?
Неужели это скала, цепь и орел добились такого страшного эффекта?
Неужели любому рабу уготовано стать тираном?
Неважно.
Как бы то ни было, отныне ненависть – смысл его жизни.
Мир, созданный титанами, берегись!
Вообще-то это очень прикольно – сочинять новые мифы.
Глава 5. 2024 год
Ее звали Лизой, и была она очень хороша и столь же несчастна.
«Бедная Лиза» – писал Карамзин. Как будто сегодня. Как будто о ней.
Ей, конечно, не приходилось по весне собирать на полянах ландыши, чтобы потом продавать их на городских улицах.
И ее не обманывал мужчина.
Но все равно она была несчастна, потому что больше всего на свете ценила ритм и рифму, а жестокая природа предоставила ей право наслаждаться этими сокровищами только глазами, лишив слуха и голоса.
Она никогда не спрашивала почему. Ей неинтересно было дискутировать с судьбой о причинно-следственных связях. Но она страдала.
Она была неродным ребенком в семье – от нее никогда этого не скрывали.
Ее отца никто, кроме матери, в глаза не видел, а мать погибла, сорвавшись по пьяному делу с моста над рекой.
Лиза тогда была нескольких месяцев от роду и лежала в прописанной коляске под надзором древней старухи-соседки.
Соседка, не дождавшись возвращения загулявшей где-то матери даже к ночи, начала названивать в милицию, и стражи порядка восстановили цепочку фактов, признав Лизино сиротство и срочную необходимость ее, мокрую и жаждущую молока, спровадить туда, где о ней позаботятся.
Сначала ее отдали на попечение работников детского приюта. Затем связались с ее дядькой по материнской линии и спросили, не хочет ли он взять ответственность за племянницу на себя.
Дядька не хотел. Но тут вдруг появились какие-то ангелы-хранители из столицы и предложили дядьке материальное вознаграждение за благородные родственные чувства, проявленные по отношению к несчастной сиротке. Дядьке польстило и понравилось. И похвала, и вознаграждение.
Так Лиза и попала в этот скучный дом, где, наверное, только обрадовались ее немоте и глухоте: не услышит лишнего – не вынесет сор из избы и вопросов, свойственных подрастающим детям, тоже задавать не будет.
Вопросы она все-таки задавала. В письменном виде.
Но вопросы те были очень странными и тетку с дядькой озадачивали, а временами даже пугали.
Лиза почему-то