Гранд поначалу пытался семенить параллельно цепочке людей. Но ему быстро надоело пробираться по траве, рассыпающейся в антрацитовую труху при самом слабом прикосновении. Переместился в арьергард колонны, логично предположив, что позади отряда нехорошая растительность должна оставаться вытоптанной. Но мелкие частицы черноты, поднимаемые при каждом шаге, чистоплотному зверю очень не нравились. Он то сильно отставал, то чуть ли не на пятки наступал замыкающему, но так и не смог смириться с тем, что идти приходится по такому убожеству. На плечи залезть не рвался, там слишком много поклажи, соображал, что человеку тяжело, да и самому неудобно будет.

Наконец кот принял решение использовать последний вариант. Обогнав Карата, он ловко запрыгнул на ящик, который сейчас тащили Шуст и Чак. Совершив это деяние, Гранд расселся с таким видом, будто это его законное место и всякие попытки оспорить данный факт совершенно неуместны.

– Брысь! Пес обнаглевший! – возмутился Шуст, оскорбив «пассажира» самым обидным для кота словом.

– Не ругай Гранда! – потребовала шагающая впереди, за Бабником, Диана.

– Может, мне эту лохматую наглость еще и похвалить? Ди, я этот ящик еле пру, а теперь что, еще и кота тащить?!

– Это всего лишь кот, он не тяжелый.

– Не тяжелый?! Тринадцать с половиной кило было, когда последний раз его взвешивал. Да он жрет больше меня, он с коня скоро станет, а глаза такие делает, будто еды сроду не видел. Эй! Ты! Как там тебя!.. Гулливер! Долго нам еще за грузчиков пахать?!

– Недолго.

– Ты это полчаса назад говорил, когда за спиной зеленело. А теперь везде все черное, конца-краю этому не видно. Так долго еще?

– Я же сказал – недолго. Что тебе непонятно?

– Мне все непонятно. Какого хрена мы вообще тащим этот гроб? Он меня уже до печенок достал. Давай ты подменишь меня минут на пятнадцать, может, потом нормально отвечать начнешь.

– Я и так нормально отвечаю. Идти осталось недолго, это все, что тебе надо знать.

– Это мне решать, что надо знать, а что не надо.

– Нет, ты плохо сечешь эту тему. В общем, тебе все детали знать необязательно. Не помогут тебе лишние знания. Просто смирись, что идти осталось немного. Тут я самый умный, а умный не попрется в черноту с таким грузом, если впереди длинная дорога. Ищи в этом приятные моменты. Я вот, например, даже не смотрю на черноту. Я смотрю вперед, на попку милой девочки. Мне нравится, как эта прелесть двигается: туда-сюда, туда-сюда…

– Вырви свои глаза и выбрось. Тогда есть вариант, что тебе не придется по утрам приносить Диане тапки.

– Не могу ничего с собой поделать. Такой уж я человек, не могу удержаться, чтобы не смотреть на некоторые части женских организмов.

– Слышь, ты, человек, как считаешь, сколько времени понадобится Юпитеру, чтобы нас догнать? Может, ты не в курсе, элита черноту не любит, но бегать по ней сможет спокойно, если припрет.

– В курсе. Не переживай, элитник нас не догонит. Надо просто шагать в таком темпе, без остановок и нытья. Соберись с силами, осталось недолго.

– Да тут все одинаковое, сплошная черная степь. Ни одного ориентира, ты не можешь знать, долго нам еще идти или нет.

– Шуст, ты когда-нибудь видел, чтобы половому члену дали Нобелевскую премию?

– Вопрос, так понимаю, с тупым подвохом?

– Ты о том, что умного от меня не дождешься?

– Ага, ум и ты, это, как дерьмо и небо. Ладно, допустим, не видел.

– А знаешь, почему ты этого не видел?

– Да потому, что правила Нобелевского комитета такое не разрешают. Хотя я бы не отказался посмотреть на такой номер.

– Странно, что это ты понимаешь, а вот с ориентирами косячишь. Я вот ориентиры вижу, потому что думаю головой. У тех, кто головой думает, шанс получить Нобелевскую премию есть. У меня этот шанс повыше, чем у многих, и это при том, что в основном я думаю о бабах. А у тебя без шансов.

– Огорчить хочешь? Как же ты себя любишь. И да, если уж поднимать тему половых членов, то у тебя прозвище Бабник, а бабники как раз и думают этим самым, а не головой. Ну какие тут ориентиры? Вверх да вверх шагаем, все ровное, будто катком раскатанное.

– Видишь вон там холмик.

– Где?

– Да вон, справа и впереди. Метров двести до него.

– Нет там никаких холмиков.

– Бугорок. На кротовую кучу похожий.

– У них бугорки аккуратные, а этот сильно длинный. Ты о нем?

– Да, о нем. Это хороший ориентир.

– Да тут таких бугров по три сотни на гектар.

– И снова ошибаешься, ведь этот холмик особенный.

– Чем таким он особенный?

– Еще полтора месяца назад он был человеком. Звали его Носорогом, потому что в любой непонятной ситуации он всегда пер напролом. Здоровый мужик, под пару метров ростом и в плечах, как я по высоте. Вон сколько от него черной трухи осталось, прекрасный ориентир получился.

– Не люблю я такое. Не по-людски смерть на черноте выглядит. Как это с ним случилось?

– Я его убил.

– За что?

– Он думал не головой, а сам догадайся чем. То есть никак не мог получить Нобелевскую премию.

– За такое не валят.

– Верно. Не валят. А вот за то, что много болтают, завалить могут. Носорог много болтал…

Что бы кто там ни говорил про завышенную силу бывалых иммунных, но Карата к таковым можно отнести только по количеству пережитых приключений, а не по стажу пребывания в Стиксе. Поэтому сейчас ему приходилось очень несладко. Спасибо Диане, забрала автомат и маленько патронов. Но крупнокалиберную снайперку приходилось тащить на себе плюс прочее барахло. А сейчас вновь взялся за осточертевший ящик. Тот сам по себе неподъемный, а теперь к нему еще и обнаглевший кот прибавился.

Да ладно Гранд, сейчас даже ничтожная по весу бомба, притаившаяся под кевларом, казалась той самой соломинкой, которая вот-вот сломает спину.

Пот заливал глаза, плюс невыносимо чесался нос. А руки, как назло, заняты. Даже одну высвободить нельзя, оставшаяся не удержит вес ящика, тот рухнет, подняв облако черной пыли, после чего его придется поднимать заново, растрачивая лишние силы и чихая.

Поморгав, Карат бросил взгляд вперед. Подъем заканчивается, или ему это кажется, как случалось уже не раз. Узнает это минуты через две-три, не раньше, ведь до места, где рельеф переламывается, осталось метров сто.

Сколько они уже так шагают? Пять километров? Семь? Приблизительно так.

Для черноты – приличное расстояние, даже если двигаться налегке.

Еще немного, и Карат устроит мятеж. Если ящик нельзя бросать, надо хотя бы добиться его облегчения. Ну зачем тащить сам ящик и накрученный на него кевлар, если можно оставить лишь содержимое?

Что бы там ни лежало, весит оно явно не восемьдесят девять кэгэ. Ящик