Вед и ведунов одинаково боялись и росины, и оннины. Тех, кто подчинял стихии с помощью ворожбы, убивали без жалости, ибо они могли навлечь на селения мор и голод. Природа не терпела, когда человек посягал на ее величие.
Олья рано поняла, что в ней спит проклятие веды, но она любила эту свою особенность всей душой и не понимала злых слов, сопровождавших рассказы о колдунах и колдуньях. Она не делала ничего плохого. Просто слышала и видела больше, чем остальные. Чувствовала мир внутри и снаружи. Замечала самые тонкие изменения вокруг. Для нее молитва Природе была не только заговором от беды. Так она настраивалась на переход в «глубину», с помощью которой получалось на мгновение слиться с миром и стать его частью. И тогда вены обращались реками, сердце билось подобно толчкам вулкана Взрыля, а легкие чувствовали все ветра.
– Реки твои – вены мои. Скалы твои – ступни мои. Лава твоя – сердце мое. И живое тобою живет, а что мертво – сохранно в недрах твоих…
Дальше, дальше. В сторону рассвета. Мимо загоревшихся от солнца берез, мимо ручейка, мимо туманного поля. Вот он, Василь, шагает по дороге. Олья – земля под его ногами, и заплечный мешок, и пот на разгоряченном теле. Жених бежал к ней, чтобы успеть раньше, но теперь перешел на ходьбу и обсыхал под прохладным ветерком, в котором тоже обитала Олья.
Она вернулась за одно дыхание, минуту приходила в себя, потом тихо рассмеялась:
– Эй, Морошка-остроушка, я опять тебя победила! Ты не услышала, а я уже знаю, что он идет!
Олья поправила прическу и перенесла свадебную корзину ближе ко входу. Рысь глухо мявкнула, заскребла по полу.
– Так, а где узелок мой? – спросила девушка, щупая стены. – Ох ты, ох ты, ничегошеньки не видно. Ну чего ты фырчишь опять? Не мяукай, я тоже голодная. Надо нам всем хорошо покушать. На Взрыль забираться полдня будем. Это тебе не белок по деревьям гонять. А, а, разбойница? Р-р-р-р.
Олья подразнила рысь и почесала ей бока, но бодаться не стала, чтобы не испортить красоту на голове. Им с Василем предстоял обряд подношения вулкану, у подножия которого расположился родной Ольин улус. По традиции все молодожены в первый свадебный день ходили задабривать Взрыль, дабы он спал и дальше. Огненная гора была огромной. Олья несколько раз дышала вместе с ней и чувствовала потоки лавы глубоко под землей. Иногда округу потряхивало от толчков Взрылева сердца, и улусцы тут же вспоминали слова молитвы, но никто не проникался ими так полно, как веда, по-настоящему замечавшая пульс в венах вулкана.
Морошка зарычала – услышала Василя. Они еще не подружились, и рысь ревновала Олью к жениху. Невеста встала напротив двери, поправила оборки на платье, коснулась гребней и крепко сжала узелок, отчего материнское кольцо впилось в палец.
– Ну, вот и он.
Через мгновение распахнулась дверь, и рассвет хлынул в башню, окатив невесту румянцем новорожденной жены. Василь в красной рубахе и костяничных штанах, взъерошенный, с чуть влажными на лбу волосами белозубо улыбнулся Олье и подхватил с порога корзину.
Отец и брат стояли неподалеку – оба низкие, пышнобородые, в праздничной светлой одежде с алой вышивкой. Они были очень похожи, только у сына лицо казалось обожженным из-за родимых пятен. Он все еще не женился и собирался скоро уйти из дома на поиски невесты. Девушки в улусе привыкли, что в детстве он был плаксой и боялся всего подряд, и теперь не принимали Петро мужчиной, хотя он вырос парнем добрым и трудолюбивым, а еще всегда чувствовал беду, за что в улусе его уважали и прозвали «знаменом» – от слова «знамение».
Отец поцеловал дочь в обе щеки. Брат крепко обнял и долго не отпускал.
– Сетрушка моя родимая, острожней там будь, – шепнул он ей на ухо. – Не хочу тебе праздник портить, да что-то сердце со вчера не на месте.
– Ты, Петро, не переживай. Ты меня знаешь. Не пропаду я. Василь со мной, Морошка со мной. Ну, чего ты дрожишь так, родимый?
– Ноет у меня нутрина, сеструшка. Со вчера ноет. То ли по тебе, то ли по себе, то ли по всем. Ты осторожней будь.
– Буду, – пообещала Олья, высвобождаясь.
Березовая роща светлела, в сквозных кронах заливались трелями птицы, и все вокруг радовалось началу самого длинного летнего дня.
Олья подняла с травы узелок, взяла Василя под руку, и вместе они вышли на дорогу, ведущую к полю, за которым высился темно-серый Взрыль.
Слова распирали грудь, как винные пузырьки нутро закупоренной бутылки, но Олья молчала: до конца обряда разговаривать было нельзя. Морошка то семенила рядом, то носилась за птицами, свившими гнезда в высокой траве. Воздух прогревался, и туманный вал отступал все дальше, открывая подножие вулкана. Олья вспомнила слова Петро и с неприятной дрожью подумала, что брат никогда не ошибался в предсказаниях.
В лицо дул, отгоняя мошкару, теплый ветер, блестки росы таяли на подоле платья. Все было тихо и спокойно. Где же затаилась беда?
Олья обернулась. Отец и брат шли вдоль рощи обратно в улус – готовить столы и навесы к празднику. Вдалеке высилась над кронами берез верхушка свадебной башни. На первый взгляд вокруг не было ничего плохого, ничего подозрительного.
Василь почувствовал волнение невесты. Он остановился и внимательно заглянул ей в глаза, всем видом спрашивая: «Чего ты? Что-то случилось?» Олья замотала головой и широко улыбнулась. Они продолжили путь, наблюдая за озорной Морошкой. Веда не могла слиться с природой, поэтому доверилась чутью питомицы.
Над Взрылем вился полупрозрачный белый дымок, заметный только с близкого расстояния. Олья задрала голову, пытаясь разглядеть верхушку вулкана, и зажмурилась от выступившего из-за горы яркого солнца.
Подниматься предстояло долго, поэтому девушка жестами предложила устроить привал и позавтракать. Морошка уже слопала тетерева, и ее не интересовали сырные пироги, но от кусочка мармелада она не отказалась. Олья нарочно припрятала его для пушистой сладкоежки.
Рысь любила камни и с удовольствием носилась по Взрылевым бокам, пугая мошкару и сбивая лапами сыпучий шлак, в который превратились древние лавовые потоки. Вулкан не извергался уже больше ста лет, и свидетелей этого события давно не осталось. Пепельные поля поросли дерном, густой травой и лесом, в глубине которого местами еще прятались сухие обугленные сосны. Очистилась от серо-черного песка река Взрылька, рожденная где-то в Мерзлых скалах и далеко на юге
