— Представляю.
— В Лондоне безнаказанно совершаются преступления. Согласно последним оценкам, в Англии каждый двадцать второй — преступник. В Лондоне их гораздо больше. Кенсингтон, как мне говорили, занимает пятнадцать квадратных миль. Для защиты законопослушных граждан там всего три констебля и три окружных смотрителя. Все уже дряхлые, некоторые взяточники. В Корнуолле в целом мирное население, но преступность растет. После окончания войны прокатилась волна краж, разбоев и даже убийств.
Филип кивнул и вновь уставился на портреты предков.
— Недавно в Лондоне, — продолжил сэр Чарльз, — ввели конные патрули, и по улицам ходят специальные детективы. Есть кое-какие успехи. Но даже этого у нас в Корнуолле нет.
Филип ждал, когда хозяин еще что-нибудь скажет. Но тот молчал.
— Неужели вы хотите, чтобы я занялся именно этим?
— Да, именно об этом я и подумал.
— Но в качестве кого?
— Это решится в ходе совещания, если вы в принципе согласны.
— Позвольте узнать, почему вы пригласили... выбрали меня?
— На этот вопрос трудно ответить, капитан. Во-первых, вы корнуолец (согласен, отчасти корнуолец, у вас близкие и дальние родственники по всему графстве). Во-вторых, вы ветеран войны и бывший гвардеец с боевыми заслугами. Вы спасли жизнь полковнику! Если бы за такое награждали, вы бы точно получили медаль. В-третьих, вы молоды и энергичны и наверняка стремитесь начать новую жизнь. Вы сами это написали в заявлении на должность в Корнуолле.
— Да, — признал Филип, с трудом подавив желание поправить очки. — Но я все еще не понимаю, чего вы от меня хотите. Предлагаете направить деятельность констеблей и смотрителей в более эффективное русло? Если графство удвоит число людей и повысит им оплату, это все равно мало что изменит. Безусловно. Мелкие преступления это почти не затронет, если не провести радикальную реформу законов, помимо усиления полицейских сил.
Сэр Чарльз отмахнулся от этих слов.
— Нам всем известно о тяжких преступлениях, которые нельзя считать тяжкими. Я раздумываю о более серьезных: грабеже с применением насилия, всех видах преступлений, направленных против личности, в особенности убийствах. Число таких преступлений увеличилось по всей стране, и Корнуолл не исключение. В минувшем году в Корнуолле остались нераскрытыми пять убийств — сколько в Девоне и Сомерсете вместе взятых!
— Вы меня удивили, сэр Чарльз.
— Ну да. Заметьте, я говорю о нераскрытых убийствах. В одном только Плимуте произошли три убийства, но их быстро раскрыли: оскорбленный муж застрелил жену, два моряка повздорили в пивнушке, один убил другого. И тому подобное.
— И целых пять нераскрытых убийств произошли в этом году в Корнуолле?
— Да, один торговец, другой фермер, там явным мотивом послужило ограбление. Отдельно от них стоит убийство трех молодых женщин одинаковым способом, им всем двадцать с чем-то, очевидно, убили не с целью грабежа или насилия. Эти убийства случились главным образом в центре Корнуолла. Совершил ли их один и тот же человек... Чему вы улыбаетесь, капитан Придо?
Филип сменил выражение.
— Улыбаюсь? Скорее, разинул рот от удивления и ужаса. Улыбка без смеха, то есть гримаса, сэр. Если вы в курсе моей биографии, то должны знать, в чем состоит парадокс вашего предложения.
— Не понимаю, к чему вы клоните.
— Вы просите меня принять предложение (если я верно понял) расследовать эти убийства с целью раскрыть имя преступника, а ведь прошло меньше года с тех пор, как меня судили на военном трибунале за убийство чернокожего ординарца на Ямайке!
Сэр Чарльз Грейвс-Сол встал и подошел к узкому окну, откуда открывался вид на мирно щиплющего траву оленя в лучах солнца.
— Вас признали невиновным. Меня признали невиновным в преднамеренном убийстве. Но обвинили в непреднамеренном, хотя потом обвинения сняли, потому что я находился при смерти из-за болотной лихорадки, трибунал постановил, что я совершил его в невменяемом состоянии. Меня не выгнали из армии с позором, но после оглашения вердикта, когда я поправился, мне посоветовали уйти в отставку.
— Да, знаю-знаю, — нетерпеливо перебил собеседник. — Мне не известны подробности, да я и не желаю их знать! Но я в курсе общих обстоятельств. Вы говорите это, потому что считаете себя непригодным к предлагаемой должности?
— Не совсем. Но вы спросили причину моей улыбки, и я постарался ее объяснить.
Сэр Чарльз хмыкнул.
— Признайтесь, капитан Придо, сколько человек в своей жизни вы убили?
— Ох... пока служил в армии? Трудно подсчитать. Во время одного только сражения при Ватерлоо — около десятка. Но это произошло по долгу службы. Предпочту не рассказывать, какая кровавая резня там творилась. Мне достаточно одних сновидений...
Сэр Чарльз потянул за шнурок колокольчика, что-то сказал лакею, и тот вскоре вернулся с графином.
— Вот, попробуйте. Не так пагубно для печени, как рейнское.
Он заметил трясущиеся руки гостя, щедро плеснул в чистый бокал бренди и поставил перед Филипом.
— Я принимал участие в боевых действиях, знаете ли. В Голландии, в девяностые. Сам убил несколько человек. Не сказать, чтобы меня это страшно расстроило. Но разумеется, последнее сражение намного превышает остальные по жестокости и числу пролитой крови. Понимаю, это оставило след.
— Тогда тем более понимаете, что я менее всего подхожу для поиска убийц.
— Я бы не сказал. Разумеется, надо это обдумать. Скажу, что я обсудил это дело с сэром Гарри Трелони, Уильямом Рэшли и лордом Вэйси. Они не увидели ничего такого в вашем послужном списке. Разумеется, вам решать, как толковать этот список. Может, вам нужно несколько дней, чтобы поразмыслить над моим предложением. Дайте ответ, скажем, к следующему четвергу. Этого времени хватит?
Филип выпил бренди. Волнение улеглось — в последнее время оно стало проходить быстрее.
— Вполне хватит, — ответил Филип.
Сеньор и сеньора де Бертендона прибыли в Англию с трехдневным опозданием, пятнадцатого декабря. Их судну пришлось переждать шторм в Бискайском заливе в Сен-Назере. Оба достойно выдержали испытания и, переночевав в Фалмуте, поехали в Тренвит в наемном экипаже, в сопровождении Джеффри Чарльза
