– Мэй, мне вот интересно, а вы когда-нибудь ставили все это дело с ног на голову?
– В каком смысле?
– Работали в обратную сторону?
– Это в какую же?
– Ну, избавляться от жены – избавляться от жены по заказу любовницы.
– Я избавляю от мужчины-любовницы, когда у мужчины любовница, которая мужчина.
– Не сомневаюсь. Но я не об этом.
– Ну нет, от жены никогда.
– Женоотворотница.
– Женоотворотница – нет.
– Не знаю. Просто рассуждаю вслух. Никогда не знаешь, может, она не любит больше, ищет, как бы попроще выйти из игры.
Мэй Вонг пожала плечами. Эмер пожала плечами в ответ и сказала:
– Люди иногда делают что-то лишь потому, что думают, будто должны это сделать.
– Это американская психология. Говорю: вы делаете выбор, а затем выбор делает вас, а не наоборот.
– Не улавливаю.
– Убейте ее.
– Что?
– Закажите жену.
– Вы можете устроить ее убийство?
– Все рано или поздно умирают.
– Нет!
– Я не сказала, что сделаю, но людей знаю. Не самый любимый способ вести бизнес, но это бизнес. Деньги есть?
– Не особо.
– Нет денег.
– Зарплата школьной учительницы.
– Тогда я – не женоотворотница. – И вновь рассмеялась. Пришлось смеяться вместе с Мэй. У этой женщины имелась неоспоримая сила, и Эмер почуяла, что следует сделать официальное заявление.
– Давайте начистоту, ладно? Я никого не хочу убивать, хорошо?
– Да пожалуйста.
Эмер уставилась на Мэй, но не смогла разобрать, какой тут действует нравственный кодекс.
– Или вредить кому бы то ни было.
– Ага, ага. Скукотища. – Мэй вздохнула, а затем продолжила сыпать идеями: – А что, если бы у жены был другой мужчина?
– Вы о чем? Жена тоже изменяет? – Эмер, едва управившись отвести удар от невинной женщины, теперь желала кристальной ясности на любом туманном повороте.
– Нет, – ответила Мэй, – но, может, вы б добыли ей другого мужчину, и ей с ним стало б лучше, чем с этим, который изменяет.
– Ха.
– Но это, в общем, не моя работа. Вам для этого нужна профессиональная ента. Это по еврейской части. Я не полезу – может, если только возьму комиссию за посредничество.
Эмер эта менее кровавая затея понравилась.
– Но тут есть кое-что – другой выход. Слушайте… – Эмер зачитала из толстой сворованной книги про фей: – “Женщина-сида, как и другие волшебные существа со всего света, в том числе африканская Ананси или бразильский Саласето и монгольский Йицанг, ищет любви смертных. Если смертный отказывает, женщине-сиде придется стать его рабыней. Если смертный соглашается, он принадлежит ей и сбежать может, лишь найдя другого смертного на замену”.
– Ну и чудная же хрень. Если смертный отказывается, бог становится рабом.
– Но тут говорится, что возможна замена.
– Кому-то ж надо служить. Для китайцев счастливое число – три, а для отворотницы – два и четыре. Вот какая мне нравится нумерология.
– Единица – самое одинокое число.
– Три собаки на ночь[185]. (Эмер от неожиданности рассмеялась вслух.) Эй, – проговорила Мэй, – не надо меня недооценивать из-за выговора, сучка. – И добавила: – Хорошее вино какое. Ну что, уговор? Бронировать вам вылет в Калифорнию? Я еще и турагент. Первый класс.
– Пока нет. Выпейте со мной еще вина.
Алгебра любви
День выпуска в школе Св. Маргариты был традиционно радостным событием, пусть его и переименовали в День продвижения по соображениям какой-то терминологической нейтральности, которых Эмер вспомнить не могла. Она так и не поспала. Всю ночь пила вино и строила козни с Мэй Вонг, а потом все утро пила кофе – для запаха изо рта чарующее сочетание. Смотрелась и смердела Эмер, как мокрое белье. В душ идти не хотелось, но она себя заставила.
Запрыгнула в подземку с еще не досохшими волосами и увидела, что последнее голосование в возобновленном конкурсе “Мисс Подземка” в конце недели. Задумалась о показателях опросов. Вспомнила разговор родителей – скорее, даже спор – во время каких-то президентских выборов, когда она была маленькой. Может, Буш/Дукакис? Она слышала, как мама все повторяла: “Но опросы говорят другое”. А отец отвечал: “Нахер опросы, нельзя доверять опросам!” Юную Эмер тревожило, что ее родители до странного предубеждены против проса и того, что о просе говорят.
Хан со стайкой других доставщиков-велосипедистов из “Царя драконов” сопроводил Эмер от ее остановки подземки до школы. Они остались болтаться, не привлекая к себе внимания, на задах школьного двора, закурили и смотрелись при этом и нелепо, и круто. Эмер прошла внутрь.
Пока Эмер прибирала свой кабинет перед летними каникулами – наносы, скопившиеся за год, огрызки карандашей, выброшенные распечатки заданий, – зашла повидаться Иззи. Эмер посвятила подругу в ключевые подробности, обойдя почти все, сообщила, что с Коном они больше встречаться не будут (по легенде, его звали Кен), и добавила вымышленные нюансы, чтобы вся байка получилась безупречной. Эмер удивилась, до чего легко она освоила полномасштабное вранье, – она даже предпочла считать это “сказительским даром”.
Иззи заявила, что общее правило таково: время, необходимое, чтобы пережить расставание, равно половине времени, проведенному вместе. Кон с Эмер пробыли вместе, может, дня два – или несколько недель, если брать в расчет время, которое Эмер провела, фантазируя о том, как они с Коном будут вместе, – а следовательно, постановила Иззи, почти наверняка, если применять ее незарегистрированную, непрофессиональную и не строгую математически “алгебру любви”, на то, чтобы Эмер выбросила Кона из головы, потребуется от пяти минут до десяти дней максимум.
Ко всей этой истории Иззи отнеслась оптимистически. Просто радовалась, что Эмер “прервала шнайд”[186] и опять в полном боевом, – и все такое прочее, что люди говорят, когда удается переспать после непрухи. Иззи хотелось, чтобы Эмер считала Кона страховочным колесиком, а настоящий мужчина – он же велосипед – того и гляди вывернет из-за угла.
Иззи сводила Кона к обыденности, а Эмер от этого делалось все более одиноко. Надо как-то пережить этот день до конца, а потом – свобода на все лето. Через три месяца, соврала она Иззи, это все, как ей кажется, прояснится – вдали от школы, от Сидни, вдали даже от Нью-Йорка. Может, она уйдет. Может, поездит по Европе, пока еще не состарилась, напишет книгу. Отец будет скучать, но Эмер подумала, что он, вероятно, хочет ее отъезда, – будь отец помоложе, точно хотел бы. Эмер колебалась, какую версию отца следует прощупывать чутьем.
Когда Иззи ушла, Эмер села за стол и оглядела пустые стулья. Сказала последнее “прощай” своему учебному кабинету. Жила в ней эта сентиментальность – присваивать вещам чувства, и ей не хотелось, чтобы ее кабинету становилось одиноко. Она пообещала вернуться. Почувствовав, что кабинет как следует утешен, – это удалось довольно быстро, комнаты вполне привычны к тому, что их покидают, – Эмер
