– Я скучала по тебе, – произнесла Эмер. Сид предоставил их друг другу ненадолго, а затем протянул руку и принял птицу обратно. Корвус, словно дрессированный зверек, ступил с руки Эмер на руку Сиду.
– Прекрасное дело ты сделала. Спасла это шушшество.
Эмер прослезилась.
– Но против природы, против общего уговора. Он был слаб и должен был умереть.
Птица глянула на Сида и с любопытством склонила голову набок, будто говоря: “Ой ли, братец?” Сид кивнул. Корвус надул грудь и встал в полный рост, повернув голову к Эмер, а затем продолжил ее поворачивать, пока голова не обвела полный круг – как у Линды Блэр[176] – и не сломала собственную шею. От этого звука Эмер чуть не вырвало. Птица пала с руки Сида на землю – неподвижная, как черный камень, мертвая.
– Корвус! – Эмер опустилась на колени, подобрала птицу. Но дух ее уже отлетел. – Что вы наделали? Что вы наделали?
Но Сид уже отступил. Теперь он стоял на четвереньках возле скульптуры и сверялся с карточкой в руке.
– Ладно, ладно, верю, – закричала Эмер. – Уважаю вас. Что бы вы там ни хотели. Просто перестаньте убивать. – Она двинулась к Сиду на ватных ногах.
– Вот и пришли, – сказал он и с усилием потянул за что-то в земле – за дверную ручку.
Крышка поддалась. Из-под земли рванулся яркий свет, невероятно, выстрелил вверх столпом, как в дни памяти 9/11 в центре города. Эмер тоже опустилась на землю. Попробовала вглядеться, но свет жег глаза, и она отвела взгляд – и увидела в ночном небе десятки замерших лун.
– Иди сюда, ко мне, – сказал Сид.
– Сюда – куда?
– В горнило творения.
– В горнило творения чего?
– Именно.
– Очередная загадка.
– Очередная оговорка. Ты должна перевести то, что видишь, и поделиться этим с миром – из своих, человеческих рук, из ума, прикованного ко времени, прикованного к земле Смертянина.
– Я не мастер таких процессов, я не создатель систем. Я просто учительница.
– Станешь в некотором роде рекламным агентом. Визионером. Или покойницей.
– А если откажусь?
– Ты уже в игре, Смертянка. Выбора у тебя нет – только подыгрывать.
– Хочу выйти из игры.
– Твоими хочухами мы тут и оказались.
– Мне страшно.
– И, черт бы драл, так и надо. Ты тут с богами и чудищами бодаешься.
– Вы не Сидни, да?
– И да и нет. Нет и да. Говорил же, я консьерж, бываю на этой стороне, а бываю и на той. Устал я от твоей нерешительной болтовни. Прошу входить.
Сид толкнул ее вперед и вниз, в свет. Она увидела тени, какие, должно быть, видел в своей пещере Платон пару тысяч лет назад, но в полном цвете – то, что видел Джон Леннон, когда умерла его мать, что Леонардо узрел, когда познакомился с Лизой Герардини.
Силуэты то оказывались в фокусе, то выпадали из него, словно мир, вращающийся на своей дневной оси, сам был поворотом линзы у нее в глазу, ее душа – кинокамера. Эмер медленно падала лицом вниз сквозь тяжкое жидкое пространство и чувствовала, как движутся ее пальцы, словно пытаясь схватиться за ускользающую кромку – или выписывая что-то в воздухе.
Мир Пуп-лички
Эмер проснулась, лежа головой на клавиатуре компьютера. Был день; судя по углу падения света – утро позади. Сколько времени писала или сколько проспала, она не помнила, но клавиши оставили квадратные вмятинки на ее горячем, блестевшем лбу. Ее лихорадило. Эмер глянула в нижний угол компьютерного экрана и увидела, что слов в файле под названием “Богизабытые” больше 55 тысяч. Невозможно, подумала она, бредятина какая-то, небось, но файл все же сохранила.
Завтра выпускной, поэтому сегодня Эмер в школу ехать не надо, что и к лучшему. Ей нужно было поговорить с Коном, увидеться с ним, прежде чем они столкнутся на церемонии. Эмер набрала его номер – впервые с тех пор, как позвонила ему и бросила трубку. Они договорились встретиться в главной публичной библиотеке на Сорок второй улице. Эмер не вполне понимала, почему именно там, но это место казалось по сути своей нейтральным, публичным и вместе с тем сокровенным, тихим, утонченным и безопасным.
Эмер все детство ходила в Нью-Йоркскую публичную библиотеку и даже научилась любить это нелепое слово – Публичка, Пуп-личка. Получалось уместно, поскольку все мы питались от пуповины этого знания. И Эмер обожала главное здание с каменными львами на страже и книги – их обилие. Это дворец, выстроенный для книг, когда тех считали знатью, подобный развалинам религии, которая давно умерла, – религии письменного слова. Эмер там отчего-то было так же защищенно, как в церкви. “Святилище, – как шепелявил Чарлз Лоутон, Горбун из Нотр-Дам[177], – святилище”.
Эмер вошла в главный вестибюль и отправилась искать давно не переиздававшуюся книгу, которую помнила по своим детским годам бунта против Бога, не позволявшего ей любить его так, как ей нравится. “Книга фей и демонов Старого Света” – так она называлась, и выносить ее из библиотеки не разрешали. Эмер полистала ее в уголке и увидела там много такого, от чего она замирала, изумляясь и внезапно узнавая. Они все были тут – Бан Ши, ганкана, Папа Легба, Царь драконов и пройдоха Ананси, богиня-паучиха, и много кто еще. Страницу за страницей Эмер фотографировала книгу на телефон.
Кон появился через несколько минут. Они приветственно расцеловались. Эмер ощутила кончик его языка у себя на губе, потянулась к этому вкусу и аромату. Ганкана. Он повернул старую книгу обложкой вверх, разглядеть.
– Это что за херня чокнутая?
– Это чокнутая херня, именно так. Должна рассказать тебе кое-что, и покажется оно, возможно, чокнутой метафорой, но уверяю тебя, я не чокнутая и не говорю метафорами. Я в своем уме и выражаюсь буквально.
– Понятия не имею, о чем ты, но ладно, выкладывай.
Она рассказала ему, что смогла вспомнить о первом сне – о Сидни и Сиде, об Ананси, о видеозаписи гибели Кона, о сделке и о том, соблюдена она или нет, о Ницше и вечном возвращении, о своих точках соприкосновения с иммигрантской историей этой страны, выписанной здесь, в Нью-Йорке, в миниатюре, о доставщиках и о мадам, что отводит любовниц, о параллельных вселенных и новой физике, подтверждающей сущностное единство материи, – об этом она толком не знала ничего, но улавливала чутьем из своего дробного личного опыта. Кон сидел и слушал – лицо каменное, как показалось Эмер. Ее искренность отменяла любые шутки. Наконец она умолкла, выдохнувшись минут за двадцать.
Кон, по-актерски умело отмерив время, выждал положенное количество ударов пульса, после чего произнес:
– Что ж… у нас еще будет секс или как?
Эмер не ответила.
Кон слышимо выдохнул.
– Ты серьезно?
– Ага.
– Ну, я запутался.
– Это путано.
– Нет, не в этом всем, – сказал он, небрежно махнув рукой на исполинский том сказок и фольклорных божеств.
– А в чем
