Святая Маргарита (Антиохийская)

Эмер преподавала в первых классах Католической школы св. Маргариты в Нижнем Ист-Сайде. Ежеутренне, если боги подземки взирали на Эмер благосклонно, ей доставалось сидячее место, и она озиралась по сторонам в поисках материала для чтения. И опять ей попалась реклама конкурса “Мисс Подземка”. Эмер задумалась, какой могла бы оказаться ее краткая биография. “Знакомьтесь: Эмер Ганвейл. “Ганс” – учительница начальных классов, живет одна. Поплачьте за нее”. Нет. “Эмер – в меру счастлива, считает твиттер концом света, не смотрела “Гамильтона”, однако врет про это, а также “тревожится за экологию”. Херня какая. “Знакомьтесь: Ганс – так зовут на фейсбуке нашу новую Королеву Подземки миллионы ее друзей; она обожает фанфики по “Гарри Поттеру”, фруктовые сидры домашнего изготовления и 69 стоя…”

Эмер рассмеялась – она понятия не имела, откуда это взялось. Книги про Гарри Поттера ей даже не нравились. Вот ее понесло-то. Нет, дело не в том, что ей не нравилось 69 стоя или что она не знала, нравится это ей или нет, поскольку ни разу не пробовала, да и толком и не понимала, как это, хотя число позволяло строить довольно отчетливые догадки. Вроде как-то… натужно? У нее самой вообще никакого секса не было уже некоторое время. С другим человеком, участвующим телесно. “Знакомьтесь: Эмер Ганвейл – секса у нее не было уже сколько-то…” Представила, как выполняет стриптизное движение у вертикального поручня посреди вагона, и так оживленно помотала головой, что парень, сидевший рядом, глянул на нее с искренним беспокойством.

Сегодня никаких приставал, раскоряк или Леманов-врастопырку, слава богу. Выбрала себе “Ход мыслей” для чтения.

Именно так она себя чувствовала сегодня утром, пробудившись от того сна, – звала бы его, как Калибан, чтоб вернуться и погрезить еще. Ох уж этот Билли Шекспир, везде поспел первым, а? Саму родную речь лишил невинности – после того, как Чосер купил ей выпить. Эмер заметила опечатку – подарочек от ГТУ: “Шмуря” вместо “Буря”. Красота какая. “Шмуря” ей нравилась почти так же, как “Шмакбет”, мрачная кровавая повесть о чрезмерно борзой кошелке, или “Шмамлет”, или “Шмон в летнюю ночь” – эта пьеса практически сама себя написала бы, решила Эмер.

Закрыла глаза, прислушалась к рокоту поезда и отогнала от себя латентную клаустрофобию битком набитого вагона. Не бойся, думала она, этот остров Манхэттен полон звуков. Подобный тарарам мог бы превратиться в сокрушительный грохот, и Эмер сознательно разделила эти звуки – рельсы, гул, человеческие голоса, звуки шагов, открытия-закрытия дверей, – но и по одному их было слишком много, они мешались с запахами, и возникла синестезия, пот и нездоровое дыхание смешивались с чувствами и их толкованием в единое смятение. Эмер колебалась между отдельностью и единством – отдельными музыкантами в оркестре и слитным целым. А затем сдалась, позволила всему этому нахлынуть. Отчасти понадеялась, что милая подземочная грёза позволит ей вернуться в тот большой сон. Не дала.

Классная комната мисс Эмер Ганвейл располагалась на третьем этаже старого здания, что высилось рядом с тем местом, где когда-то был сад Бревурта[68]. Примерно в 1815 году начали расширять Бродвей и собирались тянуть эту магистраль прямиком через его сад, но Бревурт продавать свою землю отказался. Вот почему Бродвей в районе Десятой и Четырнадцатой улиц искривляется к западу. Эмер много чего знала об истории Бродвея, поскольку заброшенный проект, над которым она работала много лет, был посвящен чужестранным богам в Нью-Йорке, ассимилировавшимся вместе со своими ассимилировавшимися иммигрантскими общинами. Эмер начала писать своего рода квазивымышленную или полуфактическую духовную историю города, но затем решила, что порожняк это: она читатель, а не писатель. Впрочем, сама эта тема напомнила ей о том же сне. Да, сон, кажется, смутно очерчивал то же, что и ее давнишние исследования. Вот прикол. В мозгу, как на чердаке, место ограничено, писал поэт Джон Эшбери[69], однако все-то в нем умещается.

– Доброе утро, мисс Эмер! – нескладным хором сказали дети. Она была из тех женщин, которым больше нравится, когда дети зовут их “Эмер”, но школа Святой Маргариты была из тех учебных заведений, где больше нравится, когда дети зовут Эмер “мисс Ганвейл”, поэтому порешили на золотой середине.

Мисс Эмер была отличной учительницей, в школе и в округе ее ценили, а теперь уже подросшие выпускники заглядывали поблагодарить ее – или же благодарили, повстречав на улице. Странно это – видеть бывшую свою первоклашку, которой теперь слегка за двадцать, она катит перед собой коляску и кричит: “О господи, мисс Эмер!” У бывшей ученицы уже ребенок и муж, она превратилась во взрослого человека, родительницу, а мисс Эмер, по сути, никак не изменилась, просто стала старше. К таким вот случаям, нечастым, но все же заметным, Эмер приходилось себя готовить, от них у нее почти кружилась голова – как от искривления во времени. Она не ощущала потребности выходить замуж и рожать ребенка, но когда видела в какой-нибудь своей бывшей ученице гордость, преображение, ей становилось до странного не по себе. Эмер была счастлива за этого бывшего ребенка, дело не в этом, да и зависти не ощущала, просто смена определений происходила так быстро, что Эмер не успевала приспособиться. Двадцатидвухлетняя шестилетняя девочка позанималась сексом и родила – ребенок стал матерью. Подобные чокнутые мысли сбивали Эмер с толку.

От давнишнего своего парня Эмер пару раз беременела, после второго выскабливания осталось много рубцов, и ей сказали, что забеременеть еще раз будет “очень трудно”. В общем, не случится – по крайней мере, в этой жизни, даже если она успеет до финишной черты найти себе подходящего спутника, но Эмер хватало детей в школе, чтобы быть им всем “матерью”. Она учила их читать. Делилась с ними самым любимым своим делом.

Все начиналось с “Песенки гласных”. Эмер запевала: “А-Э-И-О-У, А-Э-И-О-У – скажем-ка наши гласные, споем-ка наши гласные”. Обнаружив, что письменно учить читать